— Да, чтоб провалиться мне на месте, коли вру! Это король Ячменек, он самый! И спит на том самом месте, где когда-то на свет появился. С той поры вырос, конечно, у него конь, и серебряные шпоры, и звезда!
— Пойду погляжу… — сказал пан староста. Обулся в башмаки и вышел за ворота. Бабка за ним.
— Слава богу, что проклятый пес Ганнес вчера уехал в Кромержиж! — проворчал староста.
— Почему? — спросила бабка.
— Да он бы забрал его у нас.
Кристина не поняла, но промолчала. А пан староста — Паздера его звали и был он мужик дюжий, огромный словно гора, мудрый как змий, — зашел по соседству к дядюшке Йозефеку Фолтыну, а Кристина ждала на дворе. Долго он не возвращался. У пана старосты времени всегда вдосталь. Кристина вся дрожала от нетерпения, боялась, чтоб солдатик на Маркрабинах не пробудился тем временем и не уехал на своей серой кобылке.
Наконец они вышли — пан староста и дядюшка Фолтын, и заспешили, молча и крадучись, как отродясь не ходили, к вековой липе, к Маркрабинам. Бабка за ними.
И в самом деле, разрази меня господь, на меже в высокой траве спал король Ячменек, и золотая звезда сияла у него на груди!
Он был ни молодой, ни старый. Волосы у него были длинные, золотистые и кудрявые, под носом маленькие усики, руки раскинуты, а кулаки сжаты, точно у спящего дитяти.
— Это он, — прошептал староста. — Слава тебе, господи!
Это было грешное, еретическое восклицание, вырвавшееся у потомственного старосты, но дядюшка Фолтын благочестиво ответил: «Аминь!»
И стоило дядюшке Фолтыну произнести «Аминь!», как спящий проснулся, кобылка заржала а где-то в лесу Скршене закуковала кукушка. Спящий сел, но тут же вскочил. Он стоял и приветливо улыбался, и золотая звезда светилась на его груди, а рубашка была дорогая, тонкого полотна, со сборчатым воротником.
И поклонились ему оба дядюшки и бабка Кристина, точно три волхва младенцу Иисусу, и староста Паздера, как главный среди них, заговорил первый:
— Добро пожаловать, пан король, добро пожаловать к нам в Хропынь! И дай тебе бог здоровья и счастья!
Иржи открыл рот от изумления, услышав такое приветствие, и хотел объяснить, что он просто вернулся домой, потому что… Но ему не дали сказать ни слова. Дядюшка Йозефек кланялся и целовал Иржику руку. Целовала ему руку и бабка Кристина, и пан староста поклонился, и хотя при его брюхе это было трудновато, все же он поцеловал руку и сказал:
— Ничего не скрывайте от нас, пан король, вы у вас, вы наш, вы пришли в самую лихую годину, как было написано в книге. Мы вас никуда не отпустим!
Старик Фолтын Йозефек привел кобылу, и все дальнейшее произошло очень быстро.
— Садитесь, пан король.
Они подержали ему стремя, готовы были чуть ли не спины подставить, и затем отправились в путь, но не прямой дорогой, а по-за гумнами, за прудом, луговой тропкой и так добрались до сельской управы, но вошли через заднюю калитку, и пану королю пришлось нагнуться, чтоб не стукнуться головой.
А во дворе управы собралось народу видимо-невидимо, и все в праздничной одежде, женщины в платках, завязанных узлом, с длинными, опущенными вниз концами, мужчины в красных портках, а дети, словно домашние птицы, пестрые и пепельные.
Иржи чувствовал себя точно во сне. Он хотел слезть с лошади и поблагодарить за торжественную встречу, но староста не позволил:
— Останьтесь-ка в седле, пан король, чтобы все могли вас видеть.
И староста начал держать речь:
— Я созвал вас, дядюшки и тетушки, и вас, молодые и детишки, чтобы вы тут же на дворе, где нас никто не видит, кроме чаек-рыбачек, воробьев, голубей и господа бога на небесах, приветствовали пана короля Ячменька, нашего, хропыньского, самого милостивого, прекраснейшего и мудрейшего, во веки веков, аминь!
Староста встал на колени, и за ним все остальные, а было там всего человек около трехсот.
Они кланялись, и у всех из глаз текли слезы.
— Пан король изволил прибыть к нам тайно, и мы эту тайну сохраним. Вставайте и присягайте… Встаньте и поднимите руки! Повторяйте за мной: «Никому, ни заржичским, ни жалковским, ни бржестским или скаштицким, правчицким, плошовским или гулинским, ни храштянским или биланьским, никому из коетских или кромержижских, будь то даже наши кумовья, шурины, сестры или братья, и особливо пану управляющему Ганнесу или, не дай бог, его кучеру, конюху либо прислуге из замка, и вообще никому на свете не расскажем и не выдадим, ни в корчме, ни на ярмарке, ни в воскресный день или на престольный праздник, что прибыл к нам здесь присутствующий пан король всей Ганы, с давних времен нареченный именем Ячменька в честь поля, тут у нас, на котором он родился. И да поможет нам господь бог. Аминь!