Вино было пьяняще сладким, а кушания имели аромат всех пряностей восточных стран. Отец мой удалился из сада, и я напрасно озирался в поисках повода к уходу. Не хотелось обижать хозяев и покинуть раньше времени торжество, где столько любезности было обращено к отцу и ко мне. Когда, однако, факелы догорели и сад превратился в черную колоннаду кипарисов, под которыми с развратным смехом и не скрывая своих поцелуев прохаживались парочки, когда стихли лютни и Марсилио Росси приказал и фонтанам дать ночной покой, я прошел несколько шагов в глубь сада, чтобы глотнуть свежего аромата, исходящего от еще не покрытой росой скошенной травы.
И услышал я щелканье соловья. А оно никогда не было безразличным моему сердцу.
Блуждая по саду, я шел за соловьем, как вдруг на меня набросилась женщина в парчовом платье и с красными розами в волосах. Я видел ее еще вечером: это была Дина, любовница господина Марсилио Росси, женщина уже немолодая, но красивая.
Если я говорю, что она бросилась на меня, то это не в оправдание себе. Притянув меня, женщина повалилась со мной на землю, и я вдруг будто потерял сознание, а от ужаса перед предстоящим у меня перехватило дыхание. Перед моим мысленным взором возник образ двоюродного брата дофина Гиго Вьеннского{254}, человека беспутного, который рассказывал мне о своих похождениях в годы грешной молодости при дворах французских вельмож. И я ударил женщину в грудь.
Она приблизила губы к ударившей ее руке и укусила. Я же чувствовал себя как всадник во время битвы, который вдруг очутился под брюхом лошади и напрасно тянет руки, взывая о помощи. Лошадь не может сама подняться и дергается, а тело седока придавлено ее тяжестью.
Страшна была та пьяная ночь. А рассвет застал меня спящим там, где на меня напала, где меня кусала и повалила ядовитая и бледная кобыла с седьмого круга ада. Надо мною стоял сеньор Симоне Филиппи и просил подняться, потому что перед дворцом на улице уже стояли кареты и ждали моих распоряжений.
Я проспал весь следующий день, а на третий уехал в Парму. Я с трудом сидел в седле. Вскоре за мной выехал мой отец, и в воскресенье 15 августа, в день вознесения девы Марии, мы въехали в селение Теренца на пармской земле.
Во сне мне явился ангел. Он встал слева от моего ложа и ударил меня в бок со словами:
— Встань и иди со мной!
Я ответил:
— Господин, я не знаю, куда идти с тобой.
Но ангел нахмурился, схватил меня за волосы на темени и поднял. Сперва я почувствовал боль, потом она прошла. Я не знал, что меня тащат за волосы, но чувствовал жгучую боль в паху. Я летел по воздуху и увидел много всадников в латах. Они выстроились рядами перед какой-то крепостью, и над головами их щетинились копья, как иглы ежа. Услышал я голос, обращенный к всадникам, и увидел мужчину в дорогом шлеме с перьями, который указывал обнаженным мечом на стены крепости.
Ангел, держа меня в воздухе над толпой, сказал:
— Посмотри и увидь!
Я увидел другого ангела, спустившегося с неба. Огненным мечом ударил он того всадника, что указывал на крепость, в пах и отсек ему мужской уд. Всадник еще оставался сидеть на коне, но он истекал кровью и умирал от раны.
Держа меня за волосы, ангел спросил:
— Знаешь ли ты того, кто был смертельно ранен ангелом?
Я ответил:
— Не знаю, господин, и места не узнаю.
Ангел сказал:
— Смотри: это дофин Гиго Вьеннский, который был так наказан богом за развратность. Остерегайся подобного греха и отцу скажи, иначе вас постигнет кара еще более страшная.
Тут я с ужасом вспомнил о той ночи в саду Лимы у города Лукки и то мгновение, когда в моем воображении мелькнуло лицо Гиго.
А затем на левом фланге войска я увидел множество мужей весьма достойного вида в белых плащах, они говорили между собой, поглядывая на копейщиков и на то, что сталось со всадником впереди. Но у меня не было сил спросить, кто эти достойные мужи, а ангел не говорил.
У меня закружилась голова, и стало больно, как в тот момент, когда ангел поднял меня за волосы с постели. Однако в паху боль прошла. По воздуху я вернулся туда, откуда был поднят.
Светало, и слышалось пение птиц на деревьях. Замок, где я заснул, стоял в густом саду в стороне от села. Запахло листьями оливы. Я хотел было встать, но вновь появившаяся боль и усталость, как после долгой дороги, заставили меня опять лечь.