Деды наши рассказывают о богоугодных делах Вацлава, о его благочестивой жизни, о горячих молитвах, с которыми обращался он к богу, о его доброте и о милостыне, которую он щедро раздавал неимущим и больным, о сладостных речах, струившихся из уст его, подобно чистому меду, о его смирении и доблести, о его просвещенном разуме и мудром правлении, об уважении его к труду, которое проявлялось в том, что он сам пахал и засевал поле, сам ухаживал за виноградниками и собирал виноград, о его желании удостоиться милости божьей, воздвигая величественные постройки, самой примечательной из которых был храм святого Вита, стоящий высоко над Влтавой, где у князя Вацлава был свой замок. Но того не знают они, что у святого Вацлава была жена и сын.
Уже целый год княжил Вацлав, и в его благословенное правление страна процветала. Все князья, которые прежде противились его власти, преклонили колени пред его троном и покорились ему. Владыки же и старейшины земли Чешской собрались на совет, чтобы решить, как сохранить род Вацлава. Опасались они его свирепого брата Болеслава{260} и наследников его, в случае если бы Вацлав умер неженатым.
Поэтому подыскали ему молодую красивую жену, и брак их благословил издалека сам епископ регенсбургский. Откуда была эта женщина и как ее звали — об этом не сказано даже в житии святого Вацлава, написанном письмом славянским{261} и хранящим единственное свидетельство о его женитьбе.
Княгиня переселилась в пражский Град и стала по закону и по зову сердца супругой юноши, в душе которого было столько любви, что она излилась и на женщину, с которой его соединили.
Свадьба была пышной, как и подобало княжескому двору великой и богатой страны. Гости прибыли из самого Мерзебурга, из Кведлинбурга, из Баварии, Франконии и Саксонии, а моравские князья прислали поздравление и отличную медвежью шкуру, чтобы молодым мягче спалось. Трезвонили колокола, народ ликовал. А Вацлав, стоя перед алтарем, вспомнил и бабку свою Людмилу, и отца Вратислава{262} и прослезился. Хмуро взирал на священный обряд венчания брат Вацлава Болеслав, но на свадебном пиру развеселился и он, отведав вина и сытных яств. Священник, который именем епископа регенсбургского соединил руки жениха и невесты, говорил за столом с иноземными послами по-латыни. Развлекался беседой с ними и князь Вацлав, вел он речь о божественных делах, расспрашивал о жизни монахов в монастыре Клюни, о новых храмах, воздвигнутых в Саксонии, в Баварии и Франконии, о святых мощах, погребенных в тамошних алтарях, и о желании папы примирить государства, раздираемые постоянными войнами между их правителями.
Когда поздно вечером, после трапезы, зазвенели струны и молодежь в пиршественной зале и во дворе перед замком, где росла липа, помнящая еще времена Неклана{263}, затеяла веселые танцы, князь попросил своего слугу Подивена, чтобы тот пригласил невесту на танец. Подивен, также любивший разговоры о божественном, но не пренебрегавший и земными развлечениями, весь залился краской и смущенно предложил невесте вступить с ним в круг танцующих.
После полуночи женщины отвели молодую в княжескую опочивальню и, по старому обычаю, сняли с нее одежды и оставили дожидаться супруга. А сами позвали князя, чтобы он в сопровождении старейшин направился к своей жене и взошел на супружеское ложе.
Сердечно простившись с гостями, которые продолжали пировать до утренней зари, лег князь рядом со своей женой, и стала она его супругой по воле божьей. А по прошествии срока родила княгиня сына, и нарекли его Збраславом.
Только князь Вацлав не радовался, как радуются обычно отцы рождению сына. Не ликовал он, что от его семени родилось дитя, похожее на него, как похожа капля дождя на каплю росы. Взором, обращенным в вечность, глядел он на жену и сына, размышляя о том, станет ли плод его достойным великой благодати — видеть свет земной и жить среди людей, чьи грехи искупил своей смертью Спаситель.
Когда муж уходил, княгиня еще сильнее обнимала ребенка, словно защищая от отцовского равнодушия. И не ведала она, что Вацлав в это время вступал в последний период своей жизни, превращаясь в человека, которому дивятся смертные и который любезен ангелам.
Благодаря молитвам достиг он такой благодати, что не совершал и невинных, повседневных грехов. Телом находился он на земле, но душою уносился на небеса.
Был он из тех мужей, что превращали жестокий облик земли в радостный рай. Это были воители с дьяволом в наших душах, мужественные люди, преодолевавшие себя, отрекавшиеся от всех благ и от обманчивого, но соблазнительного счастья, которым искуситель все время дразнит наше воображение, чтобы легче было ему завладеть нашими душами. Они соблюдали посты и жили в чистоте, подавая пример тем, кто видел смысл своего земного существования лишь в распутстве и чревоугодии. Они пребывали в монастырях или возле новых храмов в покаянной одежде, в обуви, надетой на босу ногу, с коротко остриженными волосами, и совершали добрые дела, переписывали священные книги и украшали их с небывалым великолепием и несли из города в город радостную весть о конце Рима нечестивого, за которым грядет другой Рим — великий и славный Рим спасенных душ.