— Ты очень хорошо рисуешь. Как тебя звать и чей ты сын?
— Индржих. Тутошний я, из корчмы. И пиво вот тоже сегодня не того. Разве ж это престол? Вот о прошлом годе, ей-бо…
— Пойдешь ко мне в ученики?
— А вы кто будете? Хотите кусок колбаски?
— Я первый мастер братства живописцев в Праге, Теодорик, еще меня зовут Детршихом. Я могу научить тебя писать красками. Любишь краски?
— Люблю. Нет, вы только полюбуйтесь, какая перчина застряла у меня в зубах. А потом говорят, что к нам сюда, в Чехию, купцы не возят пряностей!
А потом, напившись и наевшись, Индржих сказал маме «до свиданья» и, прощаясь с отцом, пробурчал, что будет он художником, и до того знаменитым, что однажды придет и купит у них эту корчму и устроит тут новый курятник. Что идет он от них недалеко, в дом мастера Детршиха, но домой вернется лишь тогда, когда станет богат и вместо кровяной колбасы будет есть дроздов-рябинников. И вывалился за двери вслед за мастером Детршихом.
Через пять лет был Индржих из Моржины лучшим учеником Теодорика, зрение которого ослабело с годами, и он не мог уже много работать. На шестой год Индржих уже стоял вторым в новом списке пражского братства живописцев. Тотчас за мастером Детршихом. Многие уже и не различали, где кончал писать мастер Теодорик и начинал мастер Индржих. Разве что лица писал Индржих пожирней и улыбки радостней, а в одеждах меньше золотого. Но цвета у него были светлей, и в сочетании красок был он более дерзок и в композиции превосходил всех прочих учеников Детршиха.
И сам Индржих очень изменился. Носил он богатые одежды, короткий меч, атласный берет, пальцы его пухлых рук стали тоньше, и глаза искрились. Говорил он теперь на трех языках, а с иноземцами даже по-латыни. Манеры у него были теперь придворные и дух рыцарский. Хоть и любил он деньги, но с большей радостью принимал он похвалу тех, кто знал толк в его искусстве. Однако превыше всего он ставил пищу. Он был самым толстым живописцем во всей Римской империи. Его прежний аппетит не шел ни в какое сравнение с нынешним. Но теперь Индржих стал разборчив. Зимой он любил дичь, и говорили, что ему, чтобы наесться один раз, надо было ставить не одну западню. Он пожирал косуль, зайцев, копченую кабанину, диких уток, куропаток и дроздов-рябинников, пахнущих можжевеловой ягодой и горькими травами.
По весне он отдавал предпочтение мясу говяжьему, а летом устраивали ему угощение гусиное, утиное, куриное, включая цыплят и каплунов. В поисках неизведанных удовольствий он, пожалуй, велел бы пристрелить и карлштейнского павлина, если бы не боялся наказания. Кушанья свои он густо перчил, подкрашивал шафраном, а масло на хлеб мазал в палец толщиной. Был он великим знатоком пива, медовухи, соков и вина, и в Меншем Месте пражском в своем доме под Градом имел он глубокий подвал, а на холме над Моржиной завел виноградник — с лозой, привезенной из Мельника и с Рейна.
Мастер Индржих так и не женился, потому что был ленив, чтобы свататься. Женщин он, правда, любил, но так, как их любят толстые мужчины. Добродушно, со смаком, но и с некоторым самоотречением. В доме у себя он терпел их лишь для того, чтобы они стряпали и накрывали на стол. В Праге их у него было несколько. Все отличные поварихи и аккуратные хозяйки.
Работая, он ел. Если не было чего поесть, не работал. Когда он путешествовал, за ним везли, навьючив на животных, тюки с колбасами и хлебом. Что ни час, останавливал он коня, выставлял караул и кормился из своих запасов. Так путешествовал он из Праги в Тршебонь и в Вышши Брод, но и на Карлштейн тоже. Главная его забота была, чтобы не умереть с голоду. И печаль его была безмерна, когда дошел до него слух, что где-то в иноземщине засуха, а потому ну нас голод неминуем. Там, мол, уже и коровы не телятся и куры яиц не несут, у зайцев мор, а куропатки померзли, гусям травы нет, и не будет рыбы в мелкой воде. И прослезился мастер Индржих, услышав, что дохнут в Бероунке щуки, рыбы ему самые разлюбезные…
Королева Анна Пфальцская, вторая жена нашего короля Карла, была женщина веселая, но притом и разумная. Очень она любила поговорить с людьми простыми, но умела вести беседу и с мастерами. Захотелось ей испытать Индржихов аппетит, поглядеть, куда заведет его пристрастие к хорошей пище.
По ее просьбе заказал король Карл пану Индржиху портрет Анны. Индржих был счастлив. Это было первое ему приглашение от его королевской милости.
— Ты получишь щедрое вознаграждение, — промолвил король.
Но Индржих лишь склонил голову на толстой шее и отвечал, что высшая для него награда — королевская милость. Тут вошла королева. Она была высокая и розовая, и улыбка светилась в ее глазах.