— Если вы меня хорошо напишете, получите в награду поцелуй королевы.
— В таком случае, ваша милость, не требую никакой другой награды, — сказал Индржих и попытался отвесить глубокий поклон.
— Сколько раз мне придется вам позировать? — спросила королева.
— Трижды, ваша милость.
И явился пан Индржих в пражский Град. В просторной зале, окна которой выходили на Прагу, расположился он со всем своим живописным хозяйством. Ученик его установил в нужном месте кресло для королевы, чтобы правильно падал свет, и королева вошла.
Индржих принялся за работу. Но не успел он закончить и мелового контура лица, как начал нетерпеливо посматривать по сторонам. Увы, нигде не было и следа какой-нибудь пищи. А мастер Индржих уже проголодался. Тогда он стал рассказывать королеве о том, что вельможи в Германии, во Франции и в Италии, позируя художникам, всегда угощаются самыми изысканными блюдами. Королева улыбнулась.
— У нас едят только после полудня, — промолвила она.
— Но вам, наверное, хочется чего-нибудь поесть, ваша милость?
Королева Анна молчала. Мастер Индржих потянулся к своим волшебным краскам и, обмакнув кисть, начал писать. Солнце поднималось над Прагой, прозвонили полдень, а он все работал. Взгляд его был спокоен, но вот левая рука, которой он обычно отправлял в рот пищу, работая, судорожно сжималась и дрожала.
Королева спокойно сидела. Потом взяла лютню и заиграла. Музыка была чарующая, но мастеру Индржиху она была ни к чему.
— Пожалуй, полдень уже прошел? — сказал Индржих.
— Должно быть, — промолвила королева.
— Вы уже не можете позировать, вы голодны, — твердо сказал Индржих.
Тут отворились двери, и камердинер подал королеве стакан молока и хлеб с медом. На другом подносе другой служитель подал мастеру Индржиху такой же стакан и такой же хлеб.
Индржих выпил молоко и проглотил хлеб.
И снова работал до самых сумерек. В угнетенном состоянии духа, хмурясь, положил он кисть и сказал, что ее милость явно утомилась и на сегодняшний день хватит, а завтра он продолжит работу в ту же пору. Королева подала ему руку и простилась с ним.
Мастер вышел вон. И остолбенел. В переднем покое в сиянии свечей стоял накрытый стол. На нем — свиной окорок, с золотистой корочкой, запеченный на вертеле, вокруг него на блюде — цыплята, зажаренные до цвета меда, а в горшочках темные и светлые соуса и подливы, от которых шел дух, как из врат рая, приборы на две персоны и две мисы для умывания рук. Мастер разинул рот, и из него медленно потекли слюни.
Но слуга, указывавший ему дорогу, шел дальше. Несчастный Индржих последовал за ним. Сойдя по лестнице, он опрометью бросился домой, где вперемежку с бранью приказал своим бабам готовить ужин.
— Да, не знал я, что у нас король такой жадина. И что он мучит людей, об этом тоже не рассказывали, — ворчал он.
Через час, наевшись-напившись, удалился он на покой.
На следующий день мучение повторилось сызнова. Вновь подали хлеб с медом и стакан молока, и вновь стоял накрытый на двоих стол, и вновь его выпроводили вон.
На третье утро промолвила королева:
— Сдается, ты чем-то недоволен, пан Индржих. Все-то ты хмуришься, будто и не счастье для тебя писать чешскую королеву.
— Великое счастье, воистину великое, ваша милость!
— А ведь какая награда ждет тебя!
— Ваша милость, — молвил Индржих, — великая честь для меня живописать чешскую королеву и радость для меня взирать на ваш прекрасный лик и сохранить его на доске на вечную память людям. Но не могли бы вы покушать чего-нибудь еще, кроме как ломоть хлеба с медом? Вам бы легче было позировать, ваша милость!
— Ты сказал, что не хочешь никакой другой награды, кроме моего поцелуя.
Снова нахмурился мастер Индржих.
— Я отказался от золота… — И углубился в работу.
И опять пробило полдень, и Индржих прямо корчился от голода.
Тут вошел в залу король Карл. Поглядел на портрет, похвалил мастера, сказал, что хорошо присоветовал ему канцлер Ян из Стршеды, чтоб позвал он именно пана Индржиха для живописания королевы, и ни с того ни с сего начал смеяться. Индржих грыз деревянную ручку кисти.
— Отдохни маленько, — сказал король.
И отворились двери, и опять увидел Индржих накрытый стол. На этот раз свечи еще не горели, но в бокалах сияло текучее солнце вина, а серебряные блюда отливали туманным блеском, как лунные серпы. От каждого было видно немножко. Остальное закрывали роскошнейшие в мире яства. Боже ты мой, тут были даже две щуки, и косуля с винным соусом, индейка, начиненная миндалем, целый гусь, а еще его разлюбезные рябинники, и голова вепря, и прекрасный бледно-розовый язык, и яблоки, и груши, и…