Так прекрасна была в тот вечер Моника, что вся королевская свита перепилась от страстной любовной тоски и уснула прямо за столом. Один лишь граф д’Арга не пригубил чаши. Его натура не терпела двойного опьянения. Он был опьянен любовью.
Когда Моника удалилась от стола и отправилась в свою опочивальню под замковой башней, маршал прокрался за ней и подбежал к двери в ту минуту, когда она уже собиралась запереть ее за собой. Он ворвался в покой, схватил деву в объятья и стал целовать, приговаривая, что хочет помочь ей раздеться и что он предпочтет умереть этой ночью, нежели оставить ее. Красота ее такова, что жизнь без нее не имеет смысла, и потому он на коленях умоляет ее сжалиться над ним, прежде чем он отвезет ее в Памплону к королю и затем навсегда покинет землю, где она будет жить женою другого мужчины.
Так говорил граф д’Арга пламенными словами, целуя край девичьей одежды.
Моника выслушала его слова и потом сказала:
— Удались, неверный слуга! Как, ты хочешь запятнать честь своего короля и сломить верность, которой я обязана ему с той самой минуты, как приняла его предложение?!
Но граф д’Арга не удалился. Он задул свечу, что освещала опочивальню Моники, и бросился на девушку, как бросается во тьме барс на отбившуюся от стада овечку. Но Моника, которую граф д’Арга, опрокинув навзничь, вдавил всей тяжестью своего тела в разостланное ложе, стеная от муки, сомкнула пальцы рук вокруг его шеи и сжимала их все сильней, пока тело графа не обмякло и не расслабило объятья. Но в тот же миг его голова упала на ложе, а затем все тело скатилось на пол. Только теперь девушка пришла в себя. Она поняла, что случилось непоправимое.
Она на цыпочках вышла из покоя и темным коридором пошла в помещение для слуг. Позвала своего камердинера Иеронима. Они были однолетки, он вырос с нею вместе в том же замке и был когда-то участником ее детских игр. Последние годы он сопровождал ее как конюший на охоте и при поездках в горы.
Этому человеку Моника приказала взять свечу и идти за ней. Когда они вошли в опочивальню, Моника указала Иерониму на мужское тело, лежавшее на полу.
— Это маршал, граф д’Арга. Он пытался совершить надо мной насилие.
— Он мертв… — ужаснулся Иероним.
— Я задушила его, — промолвила Моника.
— Что ты будешь делать? — спросил Иероним, дрожа всем телом.
— Мы отнесем мертвеца на берег реки, где нависла скала. И положим его так, будто, пьяный, он упал из окна. Его покой находится под этой моей спальней, и окна обоих выходят на реку. Тогда всякий поверит, что он погиб так, как я говорю.
Иероним согласился. Потом они подняли мертвое тело и понесли его по винтовой лестнице внутри башни вниз и с края скалы сбросили в глубину. Тело маршала прокатилось немного, несколько раз перевернувшись; было слышно, как под его тяжестью дробятся камни и комья земли, затем настала тишина глухой, беззвучной ночи.
Моника и Иероним стояли еще недолго, вслушиваясь в звуки в глубине, а потом повернулись и молча пошли обратно в замок. Моника шла впереди, Иероним за нею.
Когда они поднялись до половины лестницы, Иероним остановился.
— Не могу дальше идти, сердце мое гнетет меня. Я пойду подниму людей из королевской свиты. Пусть найдут тело мертвого и достойно его похоронят.
Моника подбежала к Иерониму и закрыла ему рукой рот.
— Что такое ты говоришь? Или ты лишился рассудка? Никто не должен узнать, что граф погиб от моей руки. Никто бы не поверил моим словам, особенно теперь, когда тело его лежит, покалеченное, внизу у реки.
— Иди наверх, — Иероним вздохнул тяжко. — Я хочу тебе кое-что сказать.
Снова вошли они в опочивальню. В комнату глядела луна. Моника подошла к окну и отворила его. Будто хотела выгнать из этой чистой светлицы смрадный дух смертного греха.
— Что ты мне хочешь сказать? — спросила Моника Иеронима.
Иероним сел на постель Моники, чего никогда не случалось с ним прежде, и сказал:
— Нет мне с этим сладу. Я молил бога, чтобы научил он меня, как найти мне из этого другой выход. Но нет его, есть только один. Либо ты отдашься мне сию же минуту, либо я объявляю всем, что ты убила королевского посланца.
Испуг на мгновение лишил Монику дара речи. Но потом она вымолвила:
— Вы что, все ума решились?
— Отнюдь, — сказал Иероним. — Но ты слишком хороша. Это не наша вина. Мне же надо благодарить нечистого, что он мне подкинул такой козырь. Сам бы я никогда не осмелился сказать вслух о том, о чем мечтаю со дней моего отрочества. Семь уже лет тому, как я тебя люблю.