Когда же юный епископ дон Балтазар прибыл в Памплону и был введен в должность, Моника попросила его исповедать ее. Во время этой исповеди она призналась во всем, что сделала с той самой минуты, как граф д’Арга именем короля Тибо просил ее руки. Исповедалась королева не в храме, а в своих покоях, и было это в день большой осенней охоты, в отсутствие короля Тибо.
Королева окончила свою исповедь и ожидала, что священник даст ей отпущение грехов. Но епископ Балтазар скривил лицо в дьявольской усмешке и сказал:
— И ты думаешь, что я дам отпущение убийце? Мой долг — выдать тебя светским властям для наказания. Это и будет твое покаяние… Но если вы хотите избежать смерти под мечом палача, вы сделаете то, о чем я мечтаю долгие годы, Моника! Я люблю вас, вы должны быть моей, пусть за это я буду вечно гореть в геенне огненной! Я люблю ваши рыжие волосы, ваши зеленые глаза, ваши благовонные уста, ваш нежный нос, ваши маленькие уши, ваш подбородок, вашу грудь, ваши руки, ваши ноги, я люблю вас всю целиком, я люблю вас отчаянно и скорее умру, чем уйду отсюда, не вкусив вашего тела!
— Это ваше последнее слово? — спросила Моника.
— Да, покарай меня бог! — торжественно проговорил епископ.
— Тогда приблизьтесь ко мне, — молвила королева и раскрыла объятия.
И когда епископ приблизился к ней и желал ее обнять, рухнул он тут же наземь. Кинжал, полученный королевой в подарок от мужа, пронзил ему сердце.
Королева и не обернулась, чтобы взглянуть на мертвого. Она подошла к зеркалу и тем же кинжалом перерезала свое лицо сверху донизу. Кровь хлынула ручьем, и она лишилась чувств и упала рядом с телом убитого ею епископа.
Когда король воротился с охоты, ему было доложено о страшном деле, случившемся в его отсутствие в замке. И он вошел к королеве, которая лежала, уже перевязанная, на ложе, и вопросил, что она может сказать о смерти епископа и о своей ране. И королева призналась ему, что совершила три убийства, защищая свою честь.
— Я поняла, что то, что люди называют моей красотой, — только проклятье. Я чувствовала, что мое лицо еще долгие годы приносило бы горе мне и тебе. И потому я решила положить конец своей красоте. Гляди!
И она сорвала повязки. Большая, открытая рана зияла на ее лице. Ото лба и до подбородка раскрылась плоть, рассеченная одним ударом.
Король побелел. С минуту он глядел на изувеченное лицо самой прекрасной и самой добродетельной женщины в мире, потом пошел к дверям. Там он остановился и молвил:
— Простите, что я говорю с вами так, как велит мне сердце. Как король, я простил бы вам ваши грехи. Но как муж, я не могу простить, что вы украли у меня свою красоту. Я не знаю, смогу ли я вас любить.
И вышел.
В тот же вечер она была изгнана декретом, переданным ей через канцлера.
Той же ночью Моника покинула королевский замок и город и возвратилась к себе домой. Лишившись своей красоты, она стала жить в мире своей добродетели.
Народ же той земли, прослышав о ее подвигах, еще при жизни называл ее благословенной.
Когда пан Бушек закончил свой рассказ, все захлопали в ладоши. Очень им понравилась история женщины, пострадавшей за то, что была красива и к тому же добродетельна. Особенно хвалил пана Бушека пан Витек.
Однако же время бежало, рассказ пана Витека был не из коротких, потому он сразу же приступил к делу:
— Расскажу я вам историю почти медицинскую, причем взаправдашнюю. Приключилась она в стране иноземной, с людьми иностранными, иных нравов, иной веры и цвета кожи. Надеюсь и я заслужить вашу похвалу.
И поведал пан Витек о злоключениях чешского рыцаря в стране мавров.
Перевод Н. Беляевой.
ГАФИЗА
Рассказ о том, как пан Гинек из Жеберка попал на службу к жене мулея в Гранаде и как просто чудом избежал позора и верной смерти.
Когда король Ян приехал в Монпелье, чтобы полечить у тамошних знаменитых лекарей больные глаза, был в его рыцарской свите и молодой Гинек из Жеберка. Он вырос, с детства служа королю среди других пажей, повидал, разъезжая с ним, многие страны и приобрел, в дополнение к своей приятной наружности, знания и мудрость и рыцарскую отвагу.
Гинек из Жеберка был не из тех, кому суждено сиднем сидеть в родовом гнезде, выезжать верхом лишь на охоту, а зимними вечерами греть иззябшие ноги у дымного очага. Жажда приключений кидала этого юношу в самую гущу боев и стычек, чужие страны манили его тайным призывом, за возможность окинуть взглядом широкие дали с неведомыми горами на горизонте он отдал бы двадцать лет спокойной жизни, брачное ложе и стайку детей. Он был из породы тех, кто некогда храбро переплывал италийские реки, брал приступом города, воздвигнутые на скальных уступах южных стран, кто, прикрепив к одежде крест, плыл через море в Святую землю. Это люди, которые хоть и умирают раньше, зато дольше живут в памяти потомков.