— От Лукаша? — невинно спросила Анежка.
— От кого же еще? — отвечал я вопросом.
— От него, извините, святой отец, я отступиться не могу! — молвила Анежка и поцеловала мне руку.
— Уйди, бесстыдница, — сказал я, повысив голос, — и знай, что тебя ждет адское пламя за непослушание!
Тут у нее из глаз выкатились две слезинки. А когда я эти слезы увидел, я молча указал ей на дверь. Не выношу, когда хорошенькие женщины плачут. Когда плачут некрасивые, это еще невыносимей, но уже по другой причине.
Тогда я призвал к себе цирюльника Лукаша. Это был симпатичный парень, и глаза у него были милые, голубые. Словом, красавец брадобрей. И я понял, почему Анежка влюбилась.
Лукаш объявил, что ничего дурного не делает, если любит Анежку. Что он будет ей верным супругом, если ее дадут ему в жены. Но тетка ее злая женщина, и любовь их ей не нравится. Так что не может он Анежку оставить, когда у нее такая злая тетка. Я сказал, что Лукаш нарушает божью заповедь, соблазняя и вводя человека во грех, и потому достоин жернова ослиного. Но Лукаш нимало не огорчился, я видел по его глазам, что он с охотой взвалил бы на себя и три жернова, если бы мог без помехи любить свою Анежку. Но все-таки он мне пообещал, что попытается задавить свою любовь в груди, и с тем ушел.
Выполнил он это обещание, как через два дня с рыданием поведала мне Альжбета, таким образом, что явился к ним на двор и заиграл на каком-то струнном инструменте, извлекая из оного инструмента, равно как из своего горла, звуки скрипучие и вводящие в соблазн. Анежка выглянула из окна, послала ему воздушный поцелуй, и он тут же полез в окно. Он бы и в светелку влез, да работник его стащил вниз да так огрел по хребтине веселкой, что тот взвыл от боли. Брадобреи — люди не храброго десятка, поэтому наш милый цирюльник тотчас убежал. А на другой день убежала Анежка и до полночи отсутствовала. Тетушка Альжбета заклинала меня пригласить Анежку на исповедь.
Так я и поступил. Что сказала мне Анежка на исповеди, я выдать не могу, ибо это тайна таинства исповеди. Но ничего дурного в ней не было. Я ей положил покаяние: хотя бы попытаться отойти от Лукаша. Что, мол, тетушка найдет ей жениха более разумного.
— Но более красивого — нет! — сказала мне дерзкая девица в исповедальне. Я не нашелся что ответить. Лукаш в самом деле был пресимпатичиый парень.
А дальше пошло хуже. Опыт с покаянием не удался. День ото дня Анежка становилась мятежней и наглей. Она теперь ходила через окно не только домой, но и из дому. Она грозилась, что убежит и подастся в шлюхи или уйдет в монастырь. Она разбила два кувшина и пять раз спалила мучную заправку, не носила положенный чепец и причесывала волосы как замужняя женщина.
Это рассердило и меня, и я решил, что в воскресенье после Евангелия обращусь со словом к пастве, а главное — к этим двоим, чтобы пронять их души. И проповедь моя была удивительная. О ней я и хочу рассказать, потому что, видит бог, я говорил в ней совсем не то, что приготовил и должен был сказать.
Начал я с грехов против двух заповедей, которые так часто нарушают юноши и девы. Это заповедь четвертая, что велит детям чтить отца своего и матерь, и заповедь шестая, где говорится о грехах плотских. Я метал громы и молнии, обличал и призывал, и уже полцеркви рыдало, и я уже думал, что и мои двое грешников, которые и в церкви стояли рядом, пожирая друг друга глазами, тоже должны сокрушиться сердцем и воскликнуть согласно, что они больше не будут.
Ни боже мой! Пока вся церковь рыдала, Анежка улыбалась Лукашу, Лукаш — Анежке, они утопали в блаженстве…
И тут случилось то, чего не должно было быть. Стало мне вдруг этих двух людей очень жалко. Знал я, что тетка не разрешит, что, будь ее воля, цирюльник никогда не вступит на мельницу. Но знал я и то, что эти двое ни за что не отступятся друг от друга, хоть их убей. И тут я начал произносить ту странную проповедь, за которую меня пан Милич из Кромержижа назвал бы антихристом или подручным диавола:
— Не думайте, мои дорогие, что бог лишен милосердия, — начал я. — Он в высшей степени справедлив и потому в высшей степени милосерд. Аминь, аминь, глаголю вам: он глядит в наши лядвия и читает в них как в раскрытой книге. И потому уготовал он тем, кто уверовал в Христа, сына его единородного, и тем избавлен смерти, не такой рай, как вы себе в своей неотесанности представляете. Сей рай не просто общение святых, пение хоров серафимских и вечное лицезрение господа, там, на небесах, исполняются и будут исполняться вечно все ваши мечты тех из вас, кто добр и справедлив.