Не спеша, но и не замедляя шага, они двигались вперед, неумолимо, подобно водяному валу.
— Останови кого-нибудь и спроси, откуда они и почему идут на Прагу, — приказала королева.
Пришпорив коня, она свернула на луг и встала лицом к дороге, по которой подходили крестьяне.
Ячменек выехал навстречу толпе. Сняв шляпу, он поднял руку. Ангелоподобный всадник остановил коня.
— Почему ты встал на нашем пути, юноша? — разгневанно спросил он.
— Именем королевы приказываю ответить, зачем вы идете на Прагу?
— Ты видишь затухающий пожар в Унгошти? Это наши дома! Их подожгли кнехты полковника Стырума{84}. Они убивали тех, кто сопротивлялся, насиловали наших жен и сестер. Мы идем жаловаться, а если нас не услышат, мы сами найдем на кнехтов управу.
Ячменек поблагодарил за ответ, склонив непокрытую голову. Воротясь к королеве, он передал ей услышанное.
И тут мятежные холопы, тяжелой воинской поступью проходившие мимо королевы, которая с приветливой улыбкой оглядывала мрачную толпу, подняли цепы, сулицы и мушкеты и прокричали:
— Будь нашей заступницей!
Когда этот невиданный парад на унгоштьской равнине закончился, королева, обогнав толпу, поспешила в Прагу. У городских ворот она отдала страже приказ беспрепятственно пропустить унгоштьских жителей, которые идут в Град по ее, королевы, приглашению. А въехав в Град, она тотчас направилась к королю:
— В Унгошти солдаты Стырума убивают жителей и жгут дома. Тамошние обыватели идут к тебе с жалобой. Я пригласила их в Град.
Фридрих побледнел:
— После Табора еще и Унгошть! — ахнул он. — Это же бунт!
— Выслушай их и дай все, что они попросят.
— Сначала я созову совет. Мне нужно переговорить с паном из Роупова.
— Не жди от него дельного совета. Решай сам.
От Погоржельца, где четвертое сословие в лице писаря Микулаша приветствовало нового короля, приближалась унгоштьская толпа. С лязгом и пением поселяне ввалились в Град, заполнив сперва первый, а за ним и внутренний дворы, и стали вызывать короля. Им приказали выслать депутацию.
Депутация предстала перед королем и королевой. Речи их не были бранными, но не слышно было и униженных просьб. Они требовали, и Ячменек, паж королевы, переводил их слова:
— Прикажите вывести войска из Унгошти и накажите виновных в бесчинствах. А ежели хотите выиграть войну с императором — гоните прочь иноземных наемников. Оружие есть и у нас. Дайте нам новое оружие и вы станете вторым Иржи Подебрадским! Вызволите нас из неволи! Освободите себя и нас от панов!
— Я отзову этот полк. Он покинет Унгошть. В Праге я проведу ему смотр и пошлю в Южную Чехию навстречу врагу.
— Не пустим головорезов в стольный град! Мы останемся здесь! На страже!
— Вы мои гости, — увещевал король, — об остальном мы договоримся.
— Соберите сейм и дайте на нем слово четвертому сословию!
— Други мои, идет война! Не время сейчас витийствовать. Враг у нашего порога.
Долго еще король вел переговоры с депутацией. Потом прибежал пан Вилим из Роупова и главный бургграф Берна. Они тоже клялись и божились. Король приказал выкатить во двор бочки с вином. А сам взошел с королевой на балюстраду и снял шляпу, как в тот раз у Погоржельца. Пан Берка убеждал:
— Пейте за здоровье короля! Солдаты из Унгошти не войдут в Прагу! Король видеть их не желает! Они будут наказаны! Мы жалуем вам право защищаться от насильников с оружием в руках! Скажите об этом всем родным! Король заново выстроит ваши сожженные жилища! Он оплатит все ваши убытки! Слава королю!
— Слава гуситскому королю! — орали во дворе, где уже начались пляски.
Снова после долгого перерыва в пражском Граде ликовал народ. Весть о том донеслась до Меншего Места, и тамошние жители тоже явились поглазеть. Все так веселились, что осторожности ради была поднята бело-голубая нидерландская гвардия, чтобы встать шпалерами вдоль Унгоштьского тракта, когда крестьяне ночью поплетутся назад.
Расходились все уже затемно, веселые и довольные. Слишком долго плясала по их спинам господская плетка. И были они уже не лихие молодцы гуситской поры, да и не нашлось среди них Жижки с Желивским!