— Фомич, зашел бы с дочкой. — И сразу же обратился к Варе: — Дом наш чистый, а чаек, скажу, у меня заваривают отменно. Заодно и расскажете нам, медведям, питерские новости.
Варя, не слезая с коляски, поклонилась:
— Чаевничали у Дормидонта Савельевича.
— Чашечка с вишневым вареньем не в тягость. Да и лошадку слепень измотал, о бессловесной животине и бог велел заботиться. — Опенкин высунулся в окно: — Никитка, где ты, дьявол?
Варя ожидала увидеть подростка, а из хлева испуганно выскочил высокий старик — босой, в холщовых штанах и рубахе без пояса. На седой лохматой копне молодцевато держалась выгоревшая солдатская фуражка.
— Напои кобылу. Скажи Семеновне, что я приказал насыпать торбу овсеца с хуторской земли.
— Слушаюсь, напоить кобылу, насыпать овсеца! — по-солдатски отчеканил Никитка.
Никитка оттеснил Емельяна Фомича от коляски, вмиг выпряг лошадь и, громко причмокивая, повел ее к реке. В это время из дома выбежала девушка с никелированным самоваром и юркнула в овраг, а на крыльце показался Опенкин, добродушно оглаживая живот:
— Не обессудьте, милости прошу.
Емельян Фомич хозяйски осматривал, ощупывал коляску. Варя без отца не решалась войти в дом. Она привстала на носках, слегка притянула нависшую над забором ветку акации. Опенкин пригнул чуть ли не до земли макушку дерева и с купеческой щедростью предложил:
— Коли пожелаете, прикажу вырыть и посадить перед вашим окном.
— Благодарю, зачем сад разорять?
За столом, потчуя гостей, Опенкин с нескрываемой завистью посматривал на Варю. Емелька Дерябин — голытьба, в порядочный дом на порог не пускают, а вот дочка — образованная барышня, и притом хороша.
В доме Опенкина водку пили стаканами. Варя натерпелась от пьяного отца. Нехороший он во хмелю, придирчив, заносчив. Все горечи, обиды, скрывавшиеся годами, в один момент выложит. Скандал мог произойти и здесь. На Варино счастье, в лавку привезли товар, а ключ от кладовых Опенкин никому не доверял. Удобный был повод распрощаться.
Верст семь проехали не разговаривая. Емельян Фомич несколько раз затягивал свою любимую песню про разбойника Чуркина; пропев первую строфу, сбивался и ругал кобылу, затем снова начинал: «Среди лесов дремучих разбойнички идут».
Остальную часть пути Емельян Фомич едва держался на ногах и все-таки по-прежнему охотно заезжал в богатые дома. Варя устала, ей было тошно от чаепитий, но как ни отговаривалась, а пришлось остановиться и в Пустошках. Вдова лесничего Дарья Дмитриевна, семипудовая старуха, зацеловала Варю на пороге и, как сваха, приговаривала:
— Невеста! Быть бы тебе в доме Константина Евграфовича, жаль, господь не дал благодетелю радости иметь наследника.
Вдова подарила Варе котенка. Емельян Фомич заискивающе поблагодарил ее, а выехали за околицу — разозлился, не унять, вожжи сердито запрыгали по бокам лошади.
— Жаднюга, одарила бы поросенком, а с этой тварью что? Одна морока, — шумел Емельян Фомич. — Нахлебника посадила, через неделю понаведается, как живется ее Котофеичу.
Емельян Фомич со злостью сжал шею котенку, тот испуганно мяукнул. Варя отобрала у отца котенка и придвинула корзинку к своим ногам.
В трех верстах от Кутнова коляску встретила мать, старуха в свои сорок лет. Варя кинулась к ней. Прижавшись друг к другу, они пешком дошли до кузницы, где их поджидал обогнавший Емельян Фомич. Он приказал им сесть в коляску, привязал к дуге запасные бубенцы, чтобы въехать в село с трезвоном.
В Кутново въехали под вечер. Солнце золотило окна в домах, пастухи уже пригнали стадо. Из дворов доносилось равномерное похрустывание, приглушенное мычание коров. Дворняги заливистым лаем встречали и провожали коляску. Впереди, до самого дома Дерябиных, лежала пустынная улица, а Варя знала, что за каждой занавеской скрываются любопытные глаза.
Вот и семнадцатикомнатный, с лавками и кладовыми, дом Козлодумова, а на другой стороне проулка — изба Дерябиных. От такого соседства она выглядела еще беднее. За минувший год задняя стена больше выгорбилась, прибавилась еще одна подпорка из неокоренной осины. Половицы в красном углу избы приподнялись. Стол накренился. Того и гляди, что самовар и чашки скатятся на пол. Постарели картинки из «Нивы» на стенах. Мебель сохранилась: те же лавки, самодельные табуретки и хромоногий стол. Все бедное, нищее и все равно милое сердцу. Варя даже встречу с подружками отложила на завтра. Хотелось посидеть с матерью вечерок.
Простое Варино желание не сбылось. Прибежала батрачка Козлодумовых, вызвала Емельяна Фомича в сени и зашептала: