— Кому нужна эта халтура! — и тут же брался разбирать кирпичи. А тех, кто проходил мимо него с неполными тачками раствора, останавливал, сам накладывал доверху и кричал:
— А теперь давай рысью!
Его самоуправство, разумеется, никому не нравилось, но с теми, кто пытался возражать, Бэхтур обходился круто. Дело доходило и до рукоприкладства. В таких случаях он кричал: «Сопляки!» — и начинал плеваться. Многие поэтому даже перестали называть его по имени. Всяких оскорбительных кличек у него хватало, и он, конечно, сам знал об этом, однако никого не обвинял.
— Мы строить сюда приехали, а не терпеть твои издевательства, — возмущались иногда недовольные, но все же ослушаться его не смели.
Руководство его частенько хвалило: «Бэхтур отлично работает». Но когда дело доходило до премий, его обходили стороной, говоря: «Работник-то он хороший, но мнит о себе много…»
Бэхтур на это не обижался и по-прежнему работал хорошо. Рассказывают, что он, когда Дамдин с Чогдовом были в худоне, однажды отлучился куда-то на весь день. Потом выяснилось — наблюдал за работой прославленного каменщика Намсрая.
На другой день после возвращения Дамдина и Чогдова из худона Бэхтур, отправляясь на работу, грубовато заявил им:
— Я поселился к вам самовольно. Предупреждаю, что не терплю тех, кто только о себе думает. Так что не очень на меня коситесь… Поняли?
Друзья не нашли, что ему ответить, и проводили его молчаливыми взглядами. Едва успела за ним закрыться дверь, как они взялись обсуждать, что делать дальше. Им было о чем потолковать, так как о Бэхтуре на стройке говорили всякое.
— Честно признаться, я его побаиваюсь. Чего доброго втянет нас в какую-нибудь историю… А что, если он начнет нас обирать?.. — начал Дамдин.
— Ты прав, — согласился с ним Чогдов. — Тип-то еще тот… Наверное, думает, что если он горожанин, то с нами может делать что угодно. Нет! Вить из себя веревки не позволим!
В конечном итоге друзья решили подождать несколько дней, приглядеться и в случае чего доложить руководству стройки. Собственно, иного выхода у них и не было.
Однако Бэхтур был совсем другим человеком. До переезда в их комнату он жил вместе с матерью, братьями и сестрами в низеньком деревянном домике у комбината, где они занимали всей семьей одну комнату. Добираться до работы ему было далеко, а зима уже была на носу. К тому же он прослышал, что строительное управление выделяет своим рабочим места в общежитии. Посоветовавшись с матерью, он перебрался в общежитие, самовольно поселившись в комнате Дамдина и Чогдова.
Бэхтур был парнем веселым и общительным. К жизни он относился весьма критически и многим был недоволен. За ужином он до того распалялся, что забывал про еду.
— Чего только не говорят в народе о нашей стройке. Недобрая о ней идет слава… Многие почему-то считают, что у нас работают только заключенные. Вот в этом, друзья, и проявляются те самые пережитки феодализма… Вы понимаете, какое оскорбление нам наносят?! — Сердито сверкая глазами, он вглядывался в лица друзей. Затем добавлял: — Наверное, и нас считают заключенными!
От слов Бэхтура Дамдину с Чогдовом становилось не по себе, но и не верить ему было трудно. Бэхтур умел убеждать и очень скоро стал непререкаемым авторитетом для них. Рядом с ним они выглядели сосунками. Понимая свое положение, они делали все, чтобы тот не подумал о них плохо и не принял за сопляков. Тут-то и произошла одна веселая история, которая сблизила их с Бэхтуром. Отношения у них сразу потеплели, а настороженность исчезла.
Как-то Чогдова с Дамдином вызвала к себе секретарь комитета ревсомола стройки. Друзья очень обрадовались, так как дела у них шли неплохо: секретарь, как бывало и раньше, могла дать им приглашение на какой-нибудь вечер или встречу с именитыми писателями и артистами.
Однако встретила она их холодно и, вытащив из папки письмо, гневно сказала:
— Не знала, что вы способны на такое! Оказывается, для вас над людьми поиздеваться — это развлечение…
От нее Дамдин с Чогдовом услышали имя, которое, можно сказать, успели позабыть. В письме, адресованном секретарю комитета ревсомола, их старый знакомый Шар писал:
«Я всегда стремился и сейчас стремлюсь трудиться там, где я всего нужнее моей любимой родине. Узнав, что госхозу требуются молодые, инициативные рабочие, я добровольно остался здесь…»