И не удивительно, что сегодня она так встретила его. Ей хотелось поскорее узнать, с какой добычей вернулся сын, и она затеяла разговор о покупке дров: «Думала немного дров припасти, но уж больно дорогие…»
Шар сразу понял ее намек и стал долго и нудно объяснять, как тяжело было ему работать в госхозе. Затем он вытащил из-за пазухи триста тугриков и подал ей: «Вот все, что мне удалось заработать…»
Мать нехотя взяла их, трижды пересчитала и, положив на сундук, недовольно буркнула:
— Чем так зарабатывать деньги, лучше возил бы воду или чистил уборные… Там больше платят.
Дамдин заметил, что она оживилась и стала разговорчивей. Папироса его ей не понравилась. Она потушила ее и, швырнув к печке, закурила свою самокрутку.
Шар сновал взад-вперед по комнате и вскоре выставил на стол китайские печенья, лепешки, вскипятил чай и подогрел ужин. При этом все жаловался на то, как проголодался в пути. Сев за стол, он небрежно пригласил Дамдина: «Ешь!», но все угощение стянул к себе и принялся жадно уплетать. Улыбаясь Дамдину, он заметил: «Стать бы шофером… Возил бы на здоровье дрова… Работа-то пустяковая».
Дамдину неловко было тянуться за едой, но он с удовольствием выпил чай, и настроение у него поднялось. Пока Шар ел, Дамдин с интересом осматривал комнату, где все было непривычно для его глаз… На двух сундуках были сложены попарно четыре чемодана. На стене висело зеркало в раме, а перед ним на столе были выставлены ваза, маленькие и большие круглые часы, какая-то птица и тигр из пластмассы, флакон духов и статуэтка Будды. Из-за печки выглядывала кровать на высоких ножках, напротив нее — еще одна. В углу на тумбочке стоял радиоприемник; прямо над ним висели настенные часы, разукрашенные узором.
Стены были обклеены белыми обоями, успевшими пожелтеть от дыма. На трех стенах висели картины в рамах. Какой-то, видимо, не очень умелый художник изобразил героев китайских кинофильмов — получилось плохо, смотреть не на что. Из-за этих картин комната казалась еще меньше. У печки сложена посуда. Дамдин успел заметить несколько жирных тараканов, бегавших по посуде, и его передернуло. Поднявшись, чтобы бросить окурок в ведро, он нечаянно раздавил таракана и от испуга высоко поднял ногу.
— Монголы все-таки дураки… Тараканов много бывает там, где водятся деньги. Надо же! Раздавил бедняжку, — сказала мать Шара и зло посмотрела на Дамдина.
«Сама, что ли, не монголка? Вам ли рассуждать о том, умные мы или дураки?..» — в сердцах подумал Дамдин и, наклонившись к Шару, шепнул ему на ухо:
— Я пойду…
Тот кивнул головой, продолжая равнодушно слушать мать, которая подробно рассказывала ему обо всем, что произошло в его отсутствие. Говорила, что кто-то умер, что оштрафовали некую Цаган за то, что она развела грязь у себя на работе, в столовой, что какой-то Зундуй не смог справиться с налогами и пришлось ему закрыть свою лавчонку…
Дамдину стало скучно это слушать, но он по-прежнему сидел рядом с Шаром, ожидая, когда тот закончит есть. Вдруг раздался стук в дверь, и в комнату, не дожидаясь разрешения, ворвались несколько человек. Дамдин, заметив среди них милиционера в форме, растерянно поднялся.
Шар побелел и, нехотя отодвинув в сторону еду, тоже встал. Милиционер сухо поздоровался со всеми и, оценивающе поглядывая на мешок Шара, присел на табуретку, предложенную Дамдином.
— Вы подождите немного… — остановил он Дамдина, когда тот направился к двери…
Спустя два часа Дамдин вышел из отделения милиции и, облегченно вздохнув, зашагал к себе в общежитие.
Выяснилось, что Шар ограбил магазин госхоза и сбежал. Милиция уже знала об этом и поджидала его. Оказывается, под видом влюбленной пары возле дома прохаживались сотрудники милиции.
«И надо же было мне встретиться с ним… Так ни за что ни про что… влипнешь… — дрожал Дамдин. — Нет уж, подальше от греха!..»
Дамдин уже давно успел заметить, что в городе нет-нет да и встречаются подозрительные и странные люди. А теперь ему и вовсе стало страшно. Он совсем забыл о Гэрэл и торопился к себе в общежитие, бормоча под нос, словно старик:
— Подальше от греха! Подальше от греха!
Глава семнадцатая
Данжур, выйдя на балкон (он жил на втором этаже гостиницы «Алтай»), по своей худонской привычке стал смотреть на ночное небо. Было ясно и тихо. Лишь изредка доносился с улицы сердитый скрип утоптанного снега под ногами одиноких прохожих.