В ту первую ночь они после переполоха так и не сомкнули глаз, и наутро мужчина ушел из дома раньше обычного — часов в пять. Когда он выбрался на лестничную клетку, на мгновение у него мелькнула мысль все-таки подняться на чердак и посмотреть, в чем там дело… Его не покидало смутное подозрение, что ночные крики вряд ли могли быть обычной перебранкой. Кухар взглянул на лестницу, ведущую в чердачное помещение: там была тьма хоть глаз коли, снаружи едва светало, сквозь разбитое стекло в подъезд задувал холодный ветер, деревянные ступеньки скрипели. Мужчина вздрогнул и поспешно спустился на улицу.
Едва только за мужем закрылась дверь, как женщина накинула на плечи шаль и со свечой в руках вышла на лестничную площадку. Там она выждала какое-то время, пока не убедилась, что муж действительно ушел, и стала подниматься на чердак. Ей было очень страшно. Свеча дрожала у нее в руке, и, когда на последней ступеньке порывом ветра внезапно погасило пламя и на нее обрушилась кромешная тьма, женщина тихо вскрикнула. В первый момент она раздумывала, не вернуться ли ей за спичками, но скоро смекнула, что на чердаке должно быть светло, и поспешно отворила тяжелую, скрипучую металлическую дверь.
Некоторое время она, стоя на цыпочках, прислушивалась с замиранием сердца. Откуда-то, пожалуй, из чердачной комнаты, вроде бы послышался тихий стон. И хотя женщина тогда не знала, что в комнате кто-то живет, она была свято убеждена, что не ошиблась. Она внимательно огляделась по сторонам. При слабом, едва брезжущем свете зари стены просторного, со множеством углов и закоулков чердачного помещения были едва видны, в душном полумраке отовсюду проступали контуры каких-то громоздких, незнакомых предметов.
Тут ей снова подумалось, что лучше бы повернуть к выходу, убежать без оглядки, скрыться в своей квартире и запереть за собою все двери. От страха она дрожала всем телом, и свеча у нее в руках плясала, точно живая. Но страх сковывал ее всего лишь считанные секунды; женщина вздохнула и двинулась вперед.
Через несколько шагов она ясно увидела, что дверь в чердачную комнату не заперта, а просто прикрыта; впрочем, нет, — пожалуй, она была полуоткрыта. Впоследствии женщина никак не могла припомнить эту подробность. Ей помнилось лишь, что, когда она подошла к двери, тишину прорезал оглушительный грохот скорого поезда и что те минуты, пока поезд не промчался мимо и пока грохот его колес не замер в отдалении, она окаменело стояла перед дверью. Более того, впоследствии она вспомнила, что в тот момент, когда она коснулась дверной ручки, в разбитое чердачное окно возле самой двери внезапно ворвался серый паровозный дым и удушье мгновенно сдавило ей грудь. Но она ли сама отворила прикрытую дверь или та уже была полуоткрыта, ей так и не удалось восстановить в памяти. Хотя, в сущности, это обстоятельство не имело решающего значения.
Кухар через полчаса вернулся домой, вспомнив по дороге, что оставил дома рубанок, необходимый ему для работы. Все двери в квартире он застал распахнутыми настежь, а в комнате на полу увидел свою жену. Та была без сознания. Кухару не сразу удалось привести ее в чувство. Но и придя в себя, женщина не ответила на вопросы и, как ни допытывался муж, не сказала, что случилось. Лицо у нее было пепельно-серым, ее колотила дрожь, и какие-то невнятные слова срывались с губ. «Два лица… два лица…» — лихорадочно твердила она еще в полузабытьи, а когда сознание ее прояснилось, она замолкла совсем.
После второй ночи — с криками на чердаке — женщина бросилась перед мужем на колени, со слезами моля и заклиная его немедленно съехать с квартиры. Но муж о переезде и слышать не хотел. Квартира была дешевая и удобная, а переезд на новое место влетел бы в копеечку. Поэтому все мольбы жены оказались напрасными.
Ночной крик повторился и на следующую, третью, ночь, и в точности так же, как сутками раньше. Все началось около часу пополуночи и продолжалось тоже в течение часа. Теперь жильцы дома восстановили ночное происшествие во всех подробностях, и если накануне о нем говорилось лишь шепотом и с глазу на глаз, то на четвертый день о ночном кошмаре уже знали в соседних домах, и по всей улице, и во всей округе и с утра до вечера обсуждали случившееся: где с недоверием и усмешкой, а где — с содроганием и ужасом.
На третью ночь жильцы подметили еще две особенности. Обе казались загадочными. Одна из них — та, что поразила Кухаров в первую ночь и привела женщину в отчаяние: при полуночных криках все дети в доме беззвучно плакали во сне. В особенности тяжко страдали дети трех-четырех лет, и девочки мучительнее. На третью ночь, с первой же минуты криков, у четырехлетней дочки столяра начались сильные судороги. Мать с рыданиями вынула ребенка из кроватки, приложила к затылку холодный компресс, а когда и компресс не помог, принялась будить девочку, поставила ее на ноги, но та в глубоком сне осела на пол, и добудиться ее было невозможно. Лишь под утро девочка успокоилась, но выглядела бледной и слабой и целый день не притрагивалась к еде.