Когда он опрокинул уже и второй стул захмелевшими на радостях ножищами, Юли — которая от страха забилась в угол и, чувствуя, как мурашки бегут по спине, оттуда наблюдала танцующего исполина, — вдруг пришла в совершенную ярость и, подскочив к Ковачу-младшему, обеими руками вцепилась ему в волосы.
— Остановись, слышишь?! — яростно взвизгнула она. — Не то я сию же минуту уйду от тебя, да так, что никогда больше меня не сыщешь!
Ковач-младший к ней наклонился.
— Ты права, — вымолвил он, задыхаясь, — я сейчас, вот только еще разок…
Юли гневно топнула ногой.
— Нет!
— Ладно, Юли, — сказал исполин. — Знаешь, показалось мне, что я там, дома… Дай-ка нож.
Он сел на порог, расставив ноги, чиркнул раза четыре ножом по каменной ступеньке, вытер лезвие ладонью, начертил на каравае крест и взрезал его. Жевал он медленно, размеренно, время от времени смахивая с подбородка хлебные крошки. Юли сидела на скамейке напротив и молча, сверкая глазами, на него смотрела.
— Где взяла-то? — спросил Ковач-младший с набитым ртом.
Девушка отвернулась.
— Наешься, скажу.
У исполина кусок застрял в горле.
— Что-что? — спросил он, чавкая. — Почему не говоришь, от кого хлеб получила?
— От русских, — сказала Юли.
Ковач-младший опять принялся жевать.
— Благослови их бог, — прогудел он. — Сколько кило?
— Килограмма три, верно, было, — сказала Юли. — Теперь, пожалуй, с полкило осталось.
— Это я столько слопал? — удивился Ковач-младший. — А ведь и четверти часа не прошло… Но тебе-то, выходит, почти не осталось!
— Выходит! — буркнула Юли.
Исполин разрезал остаток надвое и положил половинку Юли на колени.
— Доедим уж, — предложил он, и новая краюха так и хрустнула у него на зубах. — Не стоит теперь оставлять на завтра, верно?
Неделю спустя тетка Чич появилась снова; на этот раз принесла немножко муки и бидон свиного жира — но о Беллуше даже не заикнулась. Если Юли нипочем не желает взять даром, сказала корчмарша, может дать в обмен немного дров на зиму; моря не убудет, окинула она лесосклад взглядом, ежели и зачерпнут из него две-три кружки. Отсюда телегу-другую дров вывезти — совсем незаметно будет. А вот ежели Юли с дружком своим хоть чуточку мяса нарастят, чем греметь костями-то, — это будет даже очень заметно. Корчмарша похлопала Юли по щеке.
— Эк ты отощала, доченька, — сказала она, — прямо глядеть не на что. Ну, поженились уже?
Девушка отвернулась.
— Бумаги пока не пришли.
— Ничего, ничего, придут же когда-нибудь, — покивала головою корчмарша. — Да, твоему-то не надобно знать, что ты за спиной у него обмены устраиваешь. Если мужчина сам о себе позаботиться не может, женщина должна помочь ему, хотя бы и с левой руки.
Вечера стали холодные, рано темнело. Выпустив со склада корчмаршу, Юли вошла в дом, села на соломенный матрац и, съежившись и кусая ногти, до тех пор смотрела на большой палец ноги в медленно придвигавшейся ночи, пока он совсем не скрылся во тьме. Дядя Чипес дремал в уголке на стуле, изредка всхрапывая, словно приветствуя кружившую над его головой медленнокрылую смерть.
В тот день Ковач-младший явился домой необычно рано.
— Чего лампу не засветила? — спросил он, вступив в темную комнату.
Юли опять с ногами забралась на соломенный тюфяк.
— Керосину принес?
— Откуда ж бы я его принес? — пристыженно пробормотал исполин.
— Из керосинного моря… в шапку набрал бы! — огрызнулась Юли. — Откуда!.. Почем я знаю, откуда! С завода, где вкалываешь!
— Там керосина нету, — покачал головой Ковач-младший. — Поесть дай!
Зеленоватые кошачьи глаза Юли гневно сверкнули, они только что не светились в темноте.
— Накажи господь проклятущие эти порядки, — закричала она, колотя по тюфяку кулаками, — пропади все пропадом, с жуликами-министрами вместе! Рабочий человек пускай слюнки глотает… а им можно все — страну продавать, жиреть в свое удовольствие! Куда вывозят это море керосина, и свинину, и пшеницу, какие в стране есть… вот что скажи!
Ковач-младший протянул к девушке обе руки.
— Что с тобой, Юли? — спросил он ласково. — Что это с тобой приключилось?
— Нет, ты скажи, — крикнула Юли и двумя кулаками сразу изо всех сил опять стукнула по тюфяку, — ты вот скажи, почему задаром работаешь, этакая-то туша слоновья! На кого даром вкалываешь? Кто вместо тебя пожирает тобой заработанное?