— Вам-то чего здесь, дядя Чипес?! — вскрикнула вдруг Юли.
Сидевший в своем углу старик с неожиданным проворством вскочил и, пошатываясь, двинулся к ним, устремив на Беллуша указующий перст.
— Не смейте! — крикнула Юли. — Я вам запрещаю…
Старец тотчас остановился.
— Женаты ли вы? — гулким басом вопросил он, глядя на Беллуша.
Беллуш засмеялся и покачал головой.
— Холостяк, как и вы, дядя Чипес!
— Быть по сему! — прогудел старик. — Но прелюбодействуете ли, спрашивает господь? Ублажаете ли себя хмельным зельем? Курите ли табак?.. Вы слышите — небо грохочет! Отвечайте же и знайте, что гнев его падет на вашу грешную голову и поглотит вас, если не откроете перед ним всю чистую правду!
Вдруг хлынул ливень, зигзаги молний желтыми вспышками озаряли огромный лесосклад.
— Признаюсь: я курю, дядя Чипес, — сказал Беллуш. — Знаю, что грех, но вот черт бы его побрал!.. А что вам еще любопытно узнать, папаша?
Желтый костлявый палец старика нацелился на Юли.
— Любите ли вы сию девицу? — прогремел он во всю мочь, стараясь перекричать раскаты грома. — Ибо, ежели вы ее любите, я пророчу вам: настал день Армагеддона, когда злой пойдет врукопашную на праведника, дабы овладеть барашком его, и отравят они друг друга, и оба погибнут, барашек же затеряется в безвременье времен!..
К концу осени во многих районах столицы уже подавался газ, по основным магистралям восстановилось трамвайное движение. На Дунае — через который перебирались все еще на моторных паромах — строился новый мост.
С наступлением холодной погоды закипела работа и на лесоскладе. С кабельным заводом Ковачу-младшему пришлось распроститься и вернуться к исполнению основной своей должности. Днем со склада вывозили лес на телеге и грузовиках, по ночам на нем орудовало жулье. Лесопромышленное акционерное общество центнерами распродавало доски и лес за полграмма золота. Жалованье Ковача-младшего упало наполовину.
— Экая ты худющая, того и гляди, ветром сдует, — сказала тетка Чич. — Совсем ты с лица спала, Юли! Торопись, девка, пока он не замечает!
Они сидели в корчме за стойкой, возле раскаленной железной печурки, с головы до ног окутавшей усталость девушки жарким невидимым покрывалом. В углу за столиком два извозчика попивали фрёч под свисающей с потолка голой электрической лампой, которую нельзя было выключить даже днем, так как окна были все еще заколочены досками. Тихонько хлюпал водопроводный кран, изредка роняя в цинковую мойку желтую пузатую каплю.
— Завтра последний день, больше он ждать не станет, — вымолвила корчмарша, облокотись на стойку. — Баб он себе найдет сколько пожелает.
— Где же мы встретимся? — спросила Юли.
— На Восточном вокзале, с той стороны, где отправление.
— Днем?
— В четыре часа он уже будет там. — Корчмарша положила на стол большой коричневый узел. — Здесь туфли, чулки, белье теплое, платье, пальто. Наденешь все на себя, он велел передать, что, может, вам придется ехать на крыше вагона.
— Но завтра никак нельзя, — отчаянно зашептала девушка. — Завтра воскресенье, а по воскресеньям Дылдушка всегда дома.
— Завтра. Больше он ждать не будет, — повторила корчмарша.
Юли упала на стол лицом.
— Нельзя в воскресенье!
— Так оставайся! — Корчмарша передернула плечами. — Дольше он ждать не желает.
Два извозчика со стуком сдвинули стаканы.
— Мне домой пора, — сказала Юли в ладони. — Если он меня дома не застанет…
— Ну и околевай возле него, деточка, — кивнула корчмарша. — Я себе все ноги стоптала ради тебя, неделю уж кормлю Фери посулами…
Юли вскинула голову.
— Ни к чему ваши речи, тетя Чич! Вам что, не перепадет на этом деле?
— Не так-то и много, деточка! — опять покивала корчмарша. — Меньше, чем ежели б я ему свинью привезла из Шомодя.
— Сколько?
— Десять долларов, — сказала корчмарша. — Если завтра днем передам ему тебя из рук в руки. Да ты живым весом больше-то и не стоишь, деточка!
Юли поникла. Один извозчик к ним повернулся.
— Чего слезы льете, барышня? — спросил он. — Или жениха на общественные работы загребли?
Тетка Чич сцепила руки на животе.
— Теперь, по мне, поступай как знаешь. Я вчера сказала Беллушу, что больше пальцем не шевельну… Хочешь — уезжай завтра, хочешь — оставайся.
— Он-то почему не говорит со мной?.. Почему все через вас только? — прошептала Юли.
— Чему ж ты дивишься? — засмеялась корчмарша. — Чтобы вы его еще раз вышвырнули?