— Куда он собирается меня увезти?
— В хорошее место.
Юли ударила кулаком по столу.
— Я спрашиваю, куда?
Корчмарша обняла девушку за плечи, повторила негромко:
— В хорошее место, деточка, В деревню, комитат Бараня, чтобы ты поправилась да отдохнула немного. А недели через две и в Пешт вернетесь, поселитесь в другом районе, чтобы не повстречаться с ним ненароком, с буйволом твоим…
— Завтра воскресенье, — гневно крикнула девушка, — или вы не понимаете, что завтра нельзя?!
Извозчик опять обернулся.
— Отчего же нельзя-то, барышня? — крякнув, спросил он. — В церковь, что ли, идти надобно?.. И чего ж это нельзя, прошу прощения? То, про что я думаю, и в воскресенье не возбраняется.
— Что это с тобой? — вдруг спросила корчмарша, внимательно глядя на Юли.
Белая как мел, Юли смотрела перед собой остановившимся взглядом, как будто завывавший за окном ураганный ветер внезапно проник к ней в сердце и теперь выметал из него медленно распускавшиеся розовые бутоны самоосмысления. Осень, несколько дней назад скромной гостьей пожаловавшая в эти места, чтобы стереть с летнего лика земли капли пота, теперь разбушевалась вовсю: леденящим своим дуновеньем срывала крыши с дышавших на ладан домишек, скатывала с тротуаров вывороченные когда-то гранатой деревья и за какой-нибудь час сорвала в городе всю листву; сбившись густыми клубами, листья с мрачным шелестом парили над улицами. На окраине сваленный кучами мусор перемахивал через заборы, врывался во все еще не застекленные окна квартир.
— Что с тобой? — повторила корчмарша.
— Убьет он меня, — прошептала Юли, и на бледных крыльях носа у нее выступили бисеринки пота. — Живой мне уж не уйти, тетя Чич… Найдет он меня и задушит. Лучше бы мне с ним было не заводиться!
— Глупости! — проворчала корчмарша.
Юли покачала головой.
— Он только коснется шеи моей, уж я и готова… К слову сказать, я с первой минуты знала, какой будет конец.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — накренил в их сторону свой пьяный стакан тот же извозчик. — Ничего не бойтесь, барышня, покуда я жив, мне-то доводилось уже жидов потрошить!
Корчмарша громко захохотала. Ураган на улице яростно гремел жестяной вывеской корчмы, с развалин соседнего дома срывались и жирно плюхались на мостовую кирпичи. Внезапно дверь корчмы широко распахнулась, как будто растворенная ветром: по длинной стойке прокатилось густое облако пыли, дверь с грохотом захлопнулась. В клубах медленно оседавшей пыли стоял человек, протирая глаза.
— Беллуш! — оторопела корчмарша.
Юли сидя отшатнулась.
— Вы знали, что он сюда явится?
— Какое там знала!.. Беллуш, говорили вы мне, что сюда собираетесь?
Вошедшие все еще тер глаза.
— Не вижу, — бормотал он. — Черт возьми, не могу глаза открыть… А с чего бы я говорил вам об этом?
— Уходите! — крикнула Юли. — Уходите!
Вошедший наклонился прислушиваясь.
— Вы здесь, Юли? — сказал он. — Подождите!
Он потряс головой, один глаз приоткрылся.
— Ваш голос я узнаю из тысячи… Дайте-ка фрёч мне, тетушка Чич!
— Уходите! — повторила Юли.
Беллуш усмехнулся и, ловко повернувшись, сел с нею рядом.
— Так вы здесь! — проговорил он спокойно. — Платье получили?
Корчмарша пошлепала по узлу.
— Вот оно.
— Вижу, — сказал Беллуш. — Все, что в узле этом, Юли, на себя наденьте, может случиться и так, что ехать-то на крыше вагона придется.
— Я никуда не поеду, — затрясла головою Юли.
Шофер пристально посмотрел ей в глаза.
— В четыре будьте на Восточном вокзале, — сказал он негромко, — с той стороны, где отправление. Как только придет печский поезд, мы тотчас будем садиться.
— Меня не ждите, — выдавила Юли.
Беллуш расправил усы.
— Головного платка в узле нет, я принесу его прямо на вокзал.
— Напрасно стараетесь, — сказала Юли, — я с вами не поеду.
— Увидим, — улыбнулся Беллуш.
— Хоть лопните, не выйдет по-вашему! — закричала девушка, прижав к груди кулаки. — И больше не смейте мне весточки посылать, потому что, богом клянусь, я скажу Иштвану.
— До сих пор-то почему не сказали?
Юли побледнела.
— Не стоите вы того, чтобы я сон его потревожила.
— Ягодка моя, — проговорил Беллуш чуть слышно.
Девушка чуть заметно затрепетала и обмерла, поникнув на стуле. Фери Беллуш наклонился над ней, взял покоившиеся на ее груди кулачки, развел их и, коленями раздвинув колени девушки, поцеловал ее в губы.