Остальные возчики в испуганном молчании усердно ворошат мешки, посматривая друг на друга и разговаривая лишь глазами: «Черт бы побрал этого поганца Цибере, теперь и нам влетит! Я всегда говорил, что добром это не кончится… Что-то будет?..»
Кончив пересчитывать мешки, Андраш Тёрёк обратился к онемевшему Цибере:
— Ну что, Цибере? Вот я и поймал тебя, Цибере! И, не в силах совладать с собой — ведь этот бездельник обманывал его искуснее всех, закатил ему здоровенную затрещину. Потом другую. Молодой барин не увидит, и старый тоже не узнает, не станет же этот стервец похваляться оплеухами… Впрочем, может идти жаловаться хоть к самому господу богу, теперь он, приказчик Андраш Тёрёк, поставит вопрос ребром: или Цибере, или я! Я не буду служить вместе с этим вором и лгуном! Его надо отдать в руки жандармов и тотчас же вышвырнуть из имения! Вышвырнуть, вышвырнуть, туда, за околицу, на дорогу, чтоб другим неповадно было!
Потом он вписал в накладную еще два мешка пшеницы и отдал ее четвертому возчику, — пятый был на севе ячменя, — Имре Мачкаши, младшему брату старшего над батраками.
— Пока не возвратятся, вы будете ответственным, дома посчитаем.
Йошка Цибере за все это время даже не пикнул. Не просил прощения, как Шули Киш Варга. Чувствовал, что это было бы бесполезно.
А Андраш Тёрёк после этого пустил в ход свою тактику. Молодой барин только что возвратился откуда-то домой, и Андраш изложил дело ему первому. И тотчас же прибавил, что не может служить вместе с этим Цибере. Его надо прогнать, предать в руки закона. Иначе здесь невозможно навести порядок.
Он знал, что молодой барин согласится с ним, потому и осмелился на это, у него и в мыслях не было, что ему придется уйти.
И они победили! Победили потому, что и старый барин не на шутку остервенился на Цибере. Не только из-за бесстыдно крупного воровства, — ну ладно, возчикам обычно кое-что перепадает, но не столько же! — а главным образом из-за того, что ему пришлось согласиться, что на этот раз сын прав.
Когда Йошку Цибере и в самом деле выбросили на дорогу за хуторскую канаву с его скудными пожитками, шаткими кроватями, буроватым постельным бельем, одним шатким столом, тремя стульями, несколькими скамеечками, курятником, шестью детьми, женой и старым отцом-паралитиком, он обернулся к усадьбе и погрозил:
— Ну погоди, Андраш Тёрёк, погоди! Я тебе это припомню!
А в имении с той поры не только батраки, но и женщины и дети боятся Андраша Тёрёка и всячески избегают его. Когда они несут своим мужьям еду в поле, то, завидя приказчика в конце тропы, у колодца или у летних яслей, они осторожно обходят его и, если надо дожидаться перерыва на обед, укладываются на почтительном расстоянии на выжженном солнцем поле или на молодой зеленой траве. И если почему-либо во время работы — они делают это лишь по важной причине — какой-нибудь женщине надо сходить к мужу, и Андраш Тёрёк спрашивает: «Что ты тут потеряла?» — это для нее мука мученская. Андраш Тёрёк выиграл битву у господ, но навеки потерпел поражение у батраков. Ибо все они «виновны» (кто здесь не «крал»?) и судьбу жены Цибере — о самом лгуне Йошке думают меньше — ощущают как свою собственную.
1962
Перевод В. Смирнова.
Пастух и его пули
Около главного канала, подающего воду на кооперативные рисовые поля, под самой насыпью расположились два пастуха. Один пасет овец, другой — коров. С противоположной стороны, с северо-востока, дует свежий ветер, и насыпь служит хорошим укрытием. Ведь прохладный ветерок приятен человеку и животному только в летний зной, а сейчас лишь начало мая, еще холодновато.
Оба пастуха не выводят рулад на свирелях, не беседуют тихо между собой, как добрые пастыри из сказки, а режутся в карты — в очко. Перед ними горка мелких монеток по десять — двадцать филлеров, несколько серебристых форинтов, и среди них — потемневший, тронутый ржавчиной портсигар и кожаный кисет; эти предметы играют ту же роль, что некогда серебряный кувшин и жеребенок у помещиков, — это последняя ставка.
Стада мирно пасутся, животным хорошо — прохладный ветер отгоняет слепней. Коровы разбрелись по лугу и лениво помахивают хвостами, но больше по привычке, чем обороняясь от мух, — ветер загнал этих насекомых в гущу травы или поглубже в кустарник. Овцы же не прячут свои не защищенные шерстью носы меж задними ногами идущих впереди, как это бывает в безветренный жаркий полдень, а, разбившись на небольшие группки, с аппетитом щиплют траву.