5
Кончен день. Рамзес ложится,
Тушит свечку в фонаре
И бормочет, засыпая:
«Вот еще один… Помре…»
А во сне он видит: будто
В упоении страстей
Он в подвале самолично
Душит маленьких детей.
Но опять же эти дети
Не желают помирать
И вокруг него, как бесы,
С визгом носятся опять.
Он очнулся от кошмаров
Ровно в семь часов утра
И припомнил моментально
То, чем занят был вчера,
И хватает он газету
И читает без конца
Ту статейку, что состряпал,
Где зарезал молодца!
Вы, наверно, догадались,
Кто таков он, сей Рамзес.
Это критик, что поэтов
Обрекает на зарез!
Как он гордо выступает,
До чего он убежден,
Что читается он всеми
И считается вождем!
Он идет и что же? — Видит,
Перед ним с поклоном снял
Шляпу тот, кого вчера лишь
Он в газете закопал!
И Рамзес в негодованье:
«Это негодяй вдвойне!
Я его подверг разгрому,
Он же кланяется мне!»
Он идет, а люди смотрят
Мимо или свысока
И его обходят, словно
Должники ростовщика.
Но когда на свет выходит
Новый молодой поэт, —
Таковому от Рамзеса
Никакой пощады нет.
Одержимый озвереньем,
Он хватает словари,
Он листает фолианты
От зари и до зари.
Он и русских и французов
Всех по пальцем перечтет, —
Всех за шиворот он тянет,
Всех в свидетели зовет.
И находит, что в поэте
Нет таланта ни-ни-ни,
Что он богу Аполлону
Не приходится сродни.
А затем пойдут в цитатах
Древний римлянин и грек
Для того, чтоб все сказали:
«Вот ученый человек!»
И при этом он с презреньем
Всех глупцами объявил,
Кто к таланту молодому
Благосклонность проявил.
Как жалка страна, в которой
Не признают нипочем
Тех мыслителей, что бьются
С разным грязным дурачьем!
Если ж кажется, что сразу
Не добит еще юнец, —
Он немецкую цитату
Пустит в дело и — конец!
Поздний час. Рамзес склонился
Над столом с пером в руках
И заснул тореадором
В собственных своих глазах.