Он удалился под гул голосов, который несся из окошка и перекатывался в пустом и гулком коридоре…
Наутро Кассиан показался в окне, выходящем во двор, и прокричал во всеуслышание, что они ни за что не откроют дверь и готовы все умереть, если в стране не существует больше закона.
Что было делать?.. Хотели возвести леса у окон, но передумали. Все ломали голову, как вызволить надзирателя. Наконец приняли решение голодом вынудить заключенных сдаться. Три дня им не выдавали ни воды, ни пищи. С минуты на минуту ждали сообщения о капитуляции. Но у арестантов была припасена провизия и вода на несколько дней.
В эту ночь дежурный сержант доложил, что наружная стена со стороны лазарета дала трещину и прогнулась.
Все поспешили туда. Эту опасность не предусмотрели. У стены находилась узкая лестница. Из седьмой камеры доносились глухие удары. Если бы стена обвалилась, неизбежно началось бы кровавое побоище между солдатами и отчаявшимися людьми, которые ринулись бы наружу. Протрубили тревогу. Отделение солдат выстроилось у лестницы лазарета. Четырех солдат с заряженными винтовками поставили у окошка входной двери. Им было приказано стрелять в каждого, кто бросится к выходу…
В эту ночь никто не спал. Ждать больше было невозможно. Терзаемый голодом и страхом смерти, надзиратель был обречен на гибель. Вдобавок заключенные все это время дышали зловонием нечистот, которые не выносились, и тюрьме угрожала эпидемия. Надо было немедленно действовать. Одному из офицеров пришла дельная мысль подняться на чердак, проломать потолок и стрелять сверху. Главный начальник так сформулировал решение:
— Мы пойдем завтра к ним и еще раз предложим открыть дверь; если они все еще будут сопротивляться, мы пригрозим им смертью. Если они будут дальше упорствовать, на чердак поднимутся тридцать солдат, проделают отверстие в потолке, просунут туда винтовки и в последний раз предложат им сдаться. Я убежден, что они станут податливее, увидев смерть прямо над головой. Но если и это не поможет, — это будет большим несчастием, — но делать нечего — придется в них стрелять…
Решение было принято.
С утра майор уточнил задание каждому офицеру. На широкой стене, окружающей тюрьму, разместили усиленную охрану; перед воротами выстроилось восемьдесят солдат с заряженными винтовками. Отобрали тридцать самых ловких солдат, которые должны были взобраться на чердак.
Когда приготовления были закончены, главный начальник, префект, прокурор и офицеры приблизились к тюрьме и поднялись на площадку. Зачинщики из камеры номер семь подошли к окну для переговоров. Они отвечали на все советы и угрозы с дерзостью, естественной для людей, которым нечего терять.
— Ничего не выйдет! Вы можете привести хоть всю армию, мы не сдадимся!.. Умрем все до одного!..
И снова они начали метаться и вопить, охваченные безудержным диким отчаянием.
Операция начала развертываться. Вооруженные солдаты плотными рядами подошли к тюрьме. Всюду встали защитные посты. Сзади приставили лестницу, и тридцать солдат с заряженными винтовками, возглавляемые офицером, влезли на чердак. Под шинелями у них были спрятаны топоры и заступы. Несколько минут ничего не было слышно. Вдруг с трех сторон начали стучать заступы. Потолок обрушился, и грохот падающего на пол щебня и камней смешался с оглушительным ревом арестантов.
Солдаты с чердака заглянули вниз. Там раздался вызывающий хохот, и тяжелый запах разлагающихся нечистот ударил им в лицо. Угрожая направленными вниз винтовками, солдаты предложили арестантам сдаться, но те стали швырять в них кирпичами и ножами. Несколько самых отчаянных кинулись на надзирателя…
Тут произошло самое страшное. Приказано было открыть огонь. Звук выстрелов смешался с воплями боли и ужаса… Заключенные в панике бросились к окну, и сквозь шум, от которого содрогалась вся тюрьма, донесся отчаянный крик:
— Сдаемся! Сдаемся!
Потерявшего сознание надзирателя вытащили через чердак.
Двери отворились, и по одному, сгорбившись, бледные, дрожащие от страха, заключенные прошли сквозь вооруженный строй и остановились посредине двора.
Девять трупов вытащили и положили перед ними. Все заключенные упали на колени, стали креститься и целовать землю, умоляя не убивать их.
До самого вечера заковывали им руки и ноги в кандалы, и порой тяжелые молоты ударяли не по железу, а по привыкшим к пыткам рукам и ногам, этих озлобленных, но глубоко несчастных людей…