Тут Ион с болью в сердце стал думать о своих близких. Ему казалось, что он больше никогда не увидит опрятного, чистенького домика с белыми, блестящими стенами, там, на опушке леса; не увидит своей тучной скотины, хору, в которой плясали самые веселые парни и самые красивые девушки. Деревня, луга, воды Доли, лес, эта долина, такая спокойная и величавая казались ему теперь далекими, словно находились на краю света, озаренные каким-то волшебным сиянием. И как фея, обитающая в этом чудесном мире, вставала перед ним высокая, румяная и улыбающаяся Катрина Балтеш — самая скромная и самая красивая девушка на свете. Ион заснул, мечтая о ее кротких, черных, больших, как у лани, глазах.
На другой день проходил смотр. Все были на ногах еще до рассвета. Солдаты, сбитые с толку криками сержантов, метались по сторонам, не зная, за что взяться. Наконец, после двух часов волнений и суматохи казарма была выметена, на полу расстелены половики и все вещи поставлены на место.
Теперь крики и суета перекинулись на двор. Солдаты стояли неподвижно прямыми рядами; казалось, они окаменели. Сержанты пинками и руганью подготовляли их к смотру. Была середина декабря и стоял лютый мороз.
— Эй ты, где у тебя пуговица?
Дрожь пробежала по шеренге. Все повернули голову и, остолбенев, посмотрели в одном и том же направлении.
Ион побелел как бумага. Взбешенный Гицэ схватил его левой рукой за рукав, на котором недоставало пуговицы.
Точно молния осветила этот страшный миг, и в ее блеске Ион увидел свою мать, стоящую перед ним на коленях, и отчетливо услыхал голос Катрины, кричавшей: «Ионикэ!» Сильный удар кулаком отдался у него в мозгу, и больше Ион уже не видел перед собой ничего, кроме громадного красного пространства.
Через три недели Ион очнулся в больнице, где все это время пролежал в горячке. В головах кровати рыдала мать. Его руки были в шрамах и рубцах, а тело почернело от побоев.
— Ионикэ, Ионикэ, чем согрешили мы на этом свете?
— А что Катрина?
— Да что ей делать, бедняжке? Плачет с утра до ночи…
Ион закрыл глаза, чтобы припомнить все, что тогда случилось. В один миг происшедшее встало перед его глазами.
Он услыхал раздававшиеся со всех сторон яростные крики, сухой звук оплеух, которыми «награждали» его товарищей; казалось, в это утро он предчувствовал, что настанет и его черед. Пуговицу с рукава срезал ему Цыган, который потом признался в этом, и рассказал, что Гицэ уже давно приказал ему это сделать.
Бледные щеки Иона вспыхнули, когда он вспомнил, как кулак, словно молот, ударил его по лицу. Его израненные, онемевшие руки, ослабевшие от страдания, невольно вздрогнули.
Он увидел, как Гицэ бьется на земле у его ног. Ион схватил сержанта за голову и со страшной силой стал пригибать ее к спине; в тот же миг он услыхал хруст и почувствовал, как что-то сломалось у него в руках. Он убил сержанта. Раздался оглушительный грохот труб, и, теряя сознание, Ион упал под градом ударов…
Сейчас он широко открыл глаза и долгим, любящим взглядом посмотрел на мать.
— Знал я, что так должно было кончиться… А теперь будь что будет!
1896
Перевела Е. Покрамович.
БЕЗУТЕШНЫЕ
Ясное осеннее утро.
Кладбищенский сторож сметает с могил облетевшие за ночь листья. У старика есть свои любимые мертвецы, он заботится об их покое. И если оставшиеся в живых забывают принести на могилу цветы и масло для лампадки, дед Симеон печально подходит к покинутой могиле, долго соболезнующе смотрит на засохшие цветы и погасшую лампаду и, покачивая головой, жалостно говорит усопшему:
— Так оно и есть; знал я, что тебя забудут; никто больше не приходит к тебе… Что им за дело? Пьют, едят и веселятся. Подожди, придет и их черед; сегодня один, завтра — другой; я так и вижу, как они въезжают в ворота ногами вперед. День-другой сыновья еще будут оплакивать их, а потом… и они останутся в потемках, без капли масла в лампаде; таковы уж люди, дорогой… ничего не поделаешь…
Но сегодня у деда Симеона нет охоты разговаривать. Могила, с которой он сметает листья, еще совсем свежая, и мраморная плита всего два дня как поставлена. Позолоченные буквы блестят в солнечных лучах: «Александру Корня. Родился 6 марта 1849 года. Скончался 2 сентября 1884 года». Тишина. Не слышно ничего, кроме шарканья метлы да шуршанья сухих листьев. Деревья совсем черные от усеявших ветки ворон. Небо ясное. Земля спит.