Я поднял два пальца и встал. Но как билось у меня сердце!
— Говори!
Господин учитель со скучающим видом облокотился на стол; староста первой скамейки взглянул на меня с ненавистью. Я откашлялся и начал…
Видно, я рассказал хорошо, потому что господин учитель Удря вдруг поднял голову, и, услыхав от него: «Браво малыш!», я покраснел до ушей.
— Ну, а теперь расскажи ты, Тэбыркэ!
Скажу без ложной скромности, его рассказ не выдерживал сравнения с моим!
— Убирайся отсюда, осел! И захвати свое барахло, тупица! Садись, малыш, на его место!.. Так! Только смотри веди себя примерно.
Значит, теперь я староста седьмой парты! Немало радостей выпало с тех пор на мою долю, много сильных волнующих переживаний принес мне бурный поток жизни, но таким счастливым и гордым, как в тот день, я не чувствовал себя никогда.
Уложив книги и тетради в парту, я незаметно повернул голову и пересчитал своих подчиненных: их было восемь. Я пригляделся повнимательнее: да, на конце парты, который называют «хвостом» — сами знаете почему, — сидел он — смуглый малыш Могылдя. Но на этот раз он и не думал строить мне рожу.
Мне казалось, что прошел целый год, пока зазвенел колокольчик.
Итак, Бесенок у меня в подчинении: утром и вечером я выслушивал его, я проверял его тетради, я ставил ему отметки по учебе и поведению в дневнике, написанном дедом Петраки такими красивыми готическими буквами, каких мне больше никогда не доводилось видеть. Учиться во втором классе начальной школы да еще держать в подчинении восемь учеников! Мне думается, было чем гордиться. Можете себе представить, как я был оскорблен, когда однажды какой-то негодяй, уличный продавец восточных сладостей, крикнул мне: «Эй, мальчик, ты теряешь платок!» Я, конечно, обернулся и оглядел себя: сзади кое-что у меня действительно свисало, но это был вовсе не платок. Продавец расхохотался. Вот скотина!.. Смеяться над старостой! Но и мама тоже хороша, нужно же было сшить мне штанишки такого покроя!
— Эй, ты хочешь пойти с нами?
— Куда?
— Ко мне… в лавочку…
Как отчетливо я это помню, хотя прошло уже двадцать шесть лет… Я вижу перед собой домик Могылди. Какая-то бабка сидит у окна и ласково смотрит на нас. Под мелким дождем поблескивают наши кожаные ранцы. Я слышу, как звякает щеколда калитки, как громко кричит Бесенок, — ведь он у себя дома:
— Входите, какого черта вы там топчетесь!
Мы направляемся в глубину двора. Испуганно крякая, удирает от нас утка… Бесенок вынимает из кармана ключ, отпирает замок и широко распахивает перед нами двери. Ну и чудеса здесь! Кто бы мог подумать, что он такой богач! За дверью на белых соснового дерева полках в образцовом порядке разложены все сокровища земли… В картонных коробочках рахат-лукум, фиги, рожки, халва, миндаль, конфеты… Глаза Бесенка блестят, как у кошки. Мы садимся на ступеньки.
— Дай мне на шесть бань конфет, вон тех, желтеньких…
Маленький купец подает своим покупателям лакомства на картонных подносиках; орудуя с изумительной ловкостью, всякий раз он тщательно взвешивает свой товар.
— А ты… чего бы хотел? — спрашивает он меня.
Мне стыдно. Не отрывая глаз, с вожделением я смотрю на комочек черной икры, величиной с орех, что лежит на виноградном листе. У меня так и текут слюнки, но я вспоминаю, что в кармане нет ни гроша.
— А у тебя, милый мой, губа не дура, но ведь икра дорогая. Деньги есть?
Как это Бесенок догадался, что мне до смерти хочется икры?.. И как он смеет так насмешливо разговаривать со мной? Я, конечно, знаю, что он самый богатый и самый счастливый мальчик на свете, и невольно восхищаюсь им, хотя изо всех сил стараюсь это скрыть. Но ведь и я кое-что значу, я же староста!.. Завтра я буду его выслушивать, я буду ставить ему отметки…
Ох, адский соблазн, — разве тут устоишь!
Кончиком перочинного ножика Бесенок отколупнул от комочка икры три крошки, каждая с кукурузное зернышко, всего три крошечки, сухие, покрытые пылью. Никогда в жизни не ел я такой вкусной икры!.. Несчастный, ты съел свою совесть и честь старосты!..
— Седьмая скамейка!.. Как выучил урок Могылдя?
— Хорошо, господин учитель!
— Какую отметку ты поставил ему по географии?
— Отлично!
— Что ты говоришь, малый? Ну-ка, Могылдя, выйди к карте, полюбуюсь и я на это чудо!
В классе стало темно… и я больше ничего не помню. Я пришел в себя, когда стоял на коленях у доски, а уши у меня так и горели. С «хвоста» парты Бесенок строил мне рожи, и мне казалось, что я умираю…
1899