— Не все в Питере проживать, захотелось вот на родине побывать, посмотреть, какие тут завелись порядки, как без нас живете… Генеральша-то померла.
— Неужто правда? Царство ей небесное, о господи… Как же это? А мы и не слыхали. Жаль-то как, вот жаль! Хорошая была барыня, не обижала, — сразу расчувствовался Базанов. — Без нее-то теперь, батюшка, поиначе все пошло. Хозяин нонешний, Николай Егорыч, прости господи… — Однако Василий Егорыч не стал, из привычной осторожности, судить сильного соседа и смолк, несмотря на свое желание потрафить Александру Семеновичу.
— Известное дело, что у него, образованность? Мясник, да и все тут, — презрительно отозвался бывший лакей. — Теперь вот что, Василий, ноги у меня плохи стали, ходить ямщика искать трудно да и не видать их что-то… Свези меня в Кудашево… Надо съездить. Вещей у меня всего эта корзиночка, я на квартире все оставил. Где там с сундуками возиться? Да и назад думаю скоро в Питер… Поживу здесь немного…
О своих планах Александр Семенович говорил не совсем правду, а о сундуках упомянул уже вовсе зря, из амбиции. Как бы не заключил мужик, что старый лакей за полвека службы у генеральши всего нажил добра, что эту пустовесную корзинку! Накопленных десятилетиями сундуков, где дотлевали поношенные фраки и сюртуки, манишки и иная, пожалованная в разное время отслужившая господам одежда, где хранились всевозможные подарки, вроде выцветшего портрета генерала, деревянной, расписанной золотом ложки, массивных серебряных часов с ключом и брелоками, различных коробочек с бархатной обивкой — футляров из-под столовых приборов и драгоценностей, непарные запонки, пачки визитных карточек, и снова коробочки, набитые всякой дрянью, завернутой в бумажки, и многое, многое еще, что, попадись на глаза хозяину, заставило бы его пожать плечами в совершенном недоумении — как попала эта чепуха в его заветное хранилище? — этих громоздких сундуков с запахом непроветренного платья и старинных петербургских квартир уже не было. Перед отъездом из Петрограда лакей второпях и бестолково распродал свое имущество.
Надо сказать, что после смерти ее высокопревосходительства он остался совершенно один в пустой квартире. Степаниду, заболевшую водянкой, пристроили в богадельню еще при жизни генеральши. Другой прислуги давно не держали. Не нашлось и с кем посоветоваться. Своих друзей у лакея никогда не было. Разъехались куда-то родственники и знакомые Елены Андреевны; даже домовладелец, в доме которого она прожила более сорока лет, и тот покинул город, бросив свое владение. Все бежали из Питера, словно ожидали чумы. Лакей недоумевал, ворчал на беспорядки, утратил сон.
И, помаявшись некоторое время, Александр Семенович решил ехать в деревню, намереваясь осуществить там свой давнишний план — на паях с мужиком пооборотистее открыть в Кудашеве лавку. Для этой цели он вез с собой зашитые в полу сюртука семь тысяч двести рублей в неприглядных купюрах Временного правительства — все свои многолетние сбережения, выбранные из банка.
Езда по неровным и твердым буграм булыжников, словно перебрасывавших друг другу тележку Базанова, показалась Александру Семеновичу пыткой: его сразу растрясло, и он, сжав губы, с тоской смотрел на длинные улицы. Смиренный возница смущался своей повозки, бессовестно подбрасывавшей седока, черепашьего шага лошади, колдобин дороги и даже хмурой погоды, словно во всем этом был виноват он.
Когда, миновав каменную ограду кладбища, выехали на городской выгон, Базанов свернул с мостовой на наезженную вдоль нее дорогу. Были тут глубокие колеи и рытвины, но без булыжников, и телегу меньше колотило и подбрасывало — она только кренилась и ныряла, и это было менее мучительно. Стих и гром, совершенно оглушавший, пока ехали по камням.
Впереди лежала знакомая Александру Семеновичу дорога. Сколько раз он ездил по ней на козлах барского экипажа! Бывало, мелькает все кругом, мчится мимо, так что рябит в глазах, а самого мягко убаюкивают рессоры. На нем длинное, до пят, теплейшее ливрейное пальто, в котором ни разу не случалось озябнуть. А сейчас! Полы пальто расходятся на коленях, и ветер знобит их, а руками надо держаться за грядку, и они стынут. Базанов идет стороной, издали покрикивая на своего конька, самостоятельно выбирающего дорогу среди множества наезженных колей.