Вдруг раздается резкий деревянный стук колотушки. Из-за кухонного флигеля появляется сторож. Он медленно подвигается по дорожке, лениво перекидывая свой гулкий шарик. Соловьи мгновенно смолкают.
Глава третья
МЫТАРСТВА
Конон Степаныч долго шарит багром по илистому дну, ощупывая коряги и крепкие корни камыша, пока наконец не натыкается на вершу. Подцепив крюком, он осторожно тянет ее наверх. Плотик из трех бревнышек, кое-как связанных вицами, кренится и почти весь уходит в воду.
— О господи! — вздыхает Конон Степаныч, переступая босыми ногами в воде, чтобы восстановить равновесие, и продолжая тянуть багром вершу. Из воды показывается ее жерло. Рыбак подхватывает рукой вершу и торопливо вытаскивает на плот. Наклонившись, всматривается в промежутки меж осклизлых, почерневших прутьев: ничего нет, пусто.
Корявыми, негнущимися пальцами Конон Степаныч очищает снаряд от водорослей, затем сталкивает с плота. Тяжелые камни увлекают вершу, и вода над ней смыкается.
Конон Степаныч с усилием выпрямляется и, опершись на багор, чешет спину, забравшись рукой под рубаху с медной пуговицей у ворота, всю в прорехах, с разодранным до локтя рукавом. Он внимательно оглядывается кругом, запоминая приметы места.
Над заводью тихо. Жара угомонила всех, летают одни стрекозы, шурша стеклянными крылышками и отливая кобальтом на солнце. Долго стоит так рыбак, почесываясь. В темной воде отражается его нескладная фигура с копной спутанных волос на голове. Они падают на глаза, торчат над ушами и вместе с курчавой, всклоченной бородой вовсе скрывают лицо.
Конон Степаныч соображает — к какой верше короче плыть. Да и смерть не хочется приниматься за багор: ноет спина, а главное — постоянно, при всяком движении тревожит грыжа. Как он только с ней ходит! На деревне его уже лет двадцать как прозвали Киластым.
Отдохнув, Конон Степаныч вправляет грыжу и, опустив багор в воду, начинает, кряхтя, им отталкиваться. Неуклюжий плот плавно трогается, шурша камышами. Они склоняются и уходят под воду, а позади выпрямляются, и тогда сразу исчезает образовавшаяся за плотом дорожка чистой воды. Над разомлевшими тихими камышами, сплошь покрывшими заводь, где рыбачит Конон Степаныч, только и видна его медленно скользящая черной тенью фигура. Шест со сбегающей с него водой иногда вспыхивает на солнце алмазным жезлом.
Плот движется по-черепашьи — едва-едва.
Долог летний день, времени хоть отбавляй. А куда спешить Конону Степанычу? Одна слава, что крестьянин. Хозяйство плоше, чем у бобылей, бывших дворовых, поселенных под горой на краю деревни… Вот уже около года, как не стало лошади. Жена Конона Степаныча, Марфа, состарившаяся с тридцати лет, надорванная на тяжелой работе, давно перестала ожидать помощи от своего опустившегося и махнувшего на все рукой мужа.
У него есть дети, да он не знает — радоваться ему или плакать, глядя на них. Старший сын Ефрем, правда, вырос, стал помогать, и хозяйство начало было налаживаться, но его забрали в армию и угнали на фронт. С тех пор — почти два года — он как в воду канул.
В осевшей, запущенной избе Конона Степаныча из каждого угла, из каждой щели кричит вопиющая непролазная нужда. Не по себе хозяину в этих прокопченных стенах, в виду пустой полки для хлеба, тряпья на гвозде у двери и рассохшейся квашни. Поэтому он рад уйти куда-нибудь из дому. На реке вся его отрада — тут, в камышах, Конон Степаныч забывает про невзгоды и предается своей любимой ловле.
Толку от нее немного: с тех пор, как в верховьях реки поставили фабрику, рыбы в ней поубавилось. Да и рыбак Конон Степаныч незадачливый, бесталанный. Всю жизнь на реке, а не умеет ни верши сплести как следует, ни толком выбрать для нее место.
С детства придавили его беспросветная бедность и дикое озорство спившегося с круга отца. И все в Кононе Степаныче, не показавшись свету, увяло и заглохло. На всю жизнь остался он нескладным пропащим мужиком, неспособным стать на ноги и справиться с хозяйством. Все в деревне привыкли посмеиваться над крестьянином, не умеющим ни косу отбить, ни завострить кола.
И судьба обернулась к Конону мачехой — ему не везло во всем. То пропадали овцы, то забирался в его полупустую клеть озорной человек и выгребал из сусека последний пудишко ржи. А как-то волки зарезали корову. Пошла тогда по окрестным усадьбам Марфа, голося и захлебываясь слезами, кидалась в ноги сердобольным барыням. Но вымоленных на коленях денег не хватило на покупку коровы. Пришлось вместе с мужем идти — уже без причитаний и воя, а с куском холста — кланяться своему односельчанину Нилу Ермилину. Этот выручил: взял в аренду, до возвращения долга с процентами, половину надела Конона Степаныча — полторы души. Корову купили.