В немых листьях порой раздавался шелест. Ветер набегал редкими, слабыми порывами, примеряясь. Под деревьями было по-прежнему тихо. От дуплистых стволов пахло мертвой древесиной.
Елена Андреевна продолжала сидеть одна под деревом, не шевелясь. Красноватые веки приспущены, лицо вытянулось, рот чуть приоткрыт, как в полудреме. Генеральша глубоко задумалась, вся ушла в воспоминания.
Быть может, ей видится, как, тому вечность, она сидит под этим же деревом, но не в черной накидке и траурном чепце, а в светлом платье с турнюром, соломенной шляпке корзинкой, украшенной розочками и муаровой лентой, и в прюнелевых туфельках… Перед ней стоит видный военный в мундире с эполетами и густыми, иссиня-черными бакенбардами и бровями.
Пышные волосы его, взбитые на висках и напомаженные, — совершенное серебро, и это лишь оттеняет моложавость румяного кавалера. Сдерживая звучный голос, бравый артиллерист говорит по-французски, не очень правильно, но бегло и с апломбом:
— Сударыня, я не могу, конечно, предложить вам имя, которое сравнилось бы с вашим, однако, согласившись сделать его своим, вы не только составите счастье человека, давно оценившего ваши редкие качества, но и займете в обществе достойное вас положение, — тут генерал сделал широкий жест рукой, — все здесь склонится перед вами и шестьсот подданных придут приветствовать свою новую госпожу…
Не эта перспектива склонила восемнадцатилетнюю чувствительную и миловидную девицу, какой была в то время Елена Андреевна, выйти за немолодого вдовца, хотя славное имя предков и составляло основную ценность ее приданого.
Почтительно склонивший голову в ожидании ответа генерал так строен, он так неотразимо молодцевато проводит рукой по пышным усам с подусниками, и взгляд его столь жгуч, что будущая генеральша сразу чувствует себя влюбленной. Потупившись и зарумянившись, она тихо говорит: «Да, я согласна», — разумеется, по-французски. Нареченный целует ей руку, и они, разойдясь, чтобы их не видели возвращающимися вместе из парка, идут к дому: Елена Андреевна сообщить о долгожданном событии своей тетушке, гостившей у генерала на правах троюродной сестры и, как бы ненароком, прихватившей с собой свою племянницу, он — в буфетную, подкрепиться.
Несколько быстротечных лет промелькнули волшебным сновидением. В парке царило постоянное оживление. С крокетной площадки доносились шум шаров и споры игроков, в аллеях и цветнике гости резвились, играя в жмурки и палочку-выручалочку. В густой зелени раздавалось жеманное «ку-ку», и предприимчивый генерал, пунцовый от волнения и водки, выпитой за обедом и до него, в расстегнутом сюртуке, шел в разведку и выводил из кустов раскрасневшихся дам. В доме и возле гостей хлопотала многочисленная дворня. Словом, жили по-настоящему — прилично званию.
Однако как недолго это продолжалось! Вскоре не стало крепостных мужиков, с похвальным рвением обрабатывающих барские поля и усердно поставляющих оброк. Захандривший генерал покинул бренный мир, предоставив своей супруге устраиваться одной в сей юдоли скорби, где посягают на родовое.
Оглядываясь теперь на прожитые годы, генеральша удивлялась скудости воспоминаний — ведь всю жизнь казалось, что каждый день переполнен событиями и делами и постоянно не хватает времени, чтобы за что-то взяться или что-то сделать. Однако о чем были эти хлопоты? Как случилось, что при ежедневных выездах генеральша за семьдесят пять лет никуда, в сущности, не съездила и знала лишь, и то с грехом пополам, с полдюжины смежных с Фурштадтской улиц в Петербурге и свое Первино? Обойдя обширное поле своей жизни, генеральша так и не нашла нажатых ею снопов… Уцелела всего одна французская фраза: «Сударыня, я не могу предложить вам имя, которое равнялось бы вашему…»
— Вас можно потревожить, Элен Андреевна? — вывел неожиданно из задумчивости генеральшу незнакомый голос, раздавшийся над самым ухом. Она подняла глаза — перед ней стоял, картинно приподняв над лысиной дворянскую фуражку с красным околышем и слегка склонив туловище, высокий худощавый человек с козлиной пегой бородкой, в широком чесучовом пиджаке, русских сапогах и в цветном галстуке. Левая его рука покоилась на чем-то среднем между тростью и дубинкой.
— Мне ваша горничная указала, где вас найти… Ваш сосед, — незнакомец широко поклонился, — дворянин Сысоев, Аполлон Валерьянович. Прослышав о вашем приезде, счел своим приятным долгом изъявить лично… — Он довольно галантно щелкнул каблуками.
— Как же, как же, я вас сразу вспомнила: вы ведь дедковский помещик, только вот — извините старуху — запамятовала, как звать по батюшке. Прошу. — Генеральша кивком указала на скамейку подле себя. — Здравствуйте! Как мило с вашей стороны — вы первым навестили одинокую вдову…