Понятно, что карточная игра не обходится без возлияний.
По издавна установленному в городке обычаю игрок, оставшийся без взятки, приговаривается к употреблению одной рюмки вне очереди, не добравший двух — выпивает две, и так далее, что действует утешительно. Сильно обремизившегося игрока считают необходимым «почтить вставанием», причем тут уже все хлопают по рюмке.
В далекие времена карточная игра прекращалась во все великие и малые посты, однако это утеснение было счастливо выведено из употребления благодаря стараниям батюшки от Симеона Столпника, доказавшего, что игра сама по себе не может считаться нарушением поста, поскольку она производится чинно, не богопротивно и при строжайшем изъятии закусок мясного ряда.
Таким образом, городок торгует и играет в карты. Другие виды деятельности здесь мало заметны. Где-то вовсе на задворках прозябает чахлая сеть образовательных учреждений, кроме разве духовного училища и семинарии. Тут всегда хватает голосистых поповичей, длинных и вечно голодных сынков псаломщиков и иных казеннокоштных отпрысков пастырского сословия, содержащихся иждивением консистории.
Инспектор народных училищ Патокин, давно отчаявшийся в возможности набрать комплект для своих школ, всецело предался игре на губной гармонике и разведению помидоров. Поставляет он их пока лишь в немногие просвещенные дома города, так как этот новый подозрительный овощ или фрукт — кто его разберет — еще не вошел в обиход горожан. Инспектор, однако, не унывает, так как твердо надеется на содействие соборного протопопа, оценившего рюмку травника под поперченные помидоры с луком: им обещано похвальное упоминание с амвона о сем божием даре.
Может быть, стоит упомянуть о деятелях медицины. Им не слишком везет. Земские заправилы смотрят на больницу, разместившуюся в старых бараках на выезде из города, как на неизбежное зло и не любят, чтобы им докучали напоминаниями об ее нуждах. Врачебной практики, заслуживающей упоминания, почти нет: местные коммерсанты — народ неболеющий, плотный. Если случаются нелады с животом на масленице или в праздник, обходятся домашними средствами — вышибают клин клином. Среднее сословие хоть и хворает, но лечится только парной баней и настойками, а про мелкий люд доподлинно не выяснено — болеет ли он вообще или умирает так себе, из злонравия и нежелания работать. Один из земских врачей — Черномордик — иногда выезжает на голенастой и спотыкливой больничной лошади в уезд — по помещикам. Сами они, если, конечно, не либералы, не допускают к себе еврея, хотя он и крещеный, однако жены их любят показываться Черномордику, что заставляет его всегда носить сюртук в талию и длинные, зачесанные на затылок волосы а-ля Надсон. Другой врач, Аполлон Аполлонович, уже лет двадцать как махнул рукой на практику и превзошел преферанс. Ходит он в просторном чесучовом пиджаке летом, а зимой в подбитой мехом диковинной куртке с бранденбургами, при одних и тех же клетчатых брюках из какой-то неизносимой ткани, облегающих его шаркающие ноги круглый год. Водкой от Аполлона Аполлоновича пахнет всегда с утра и тоже круглый год.
В городке два монастыря — мужской и женский, несколько десятков церквей и часовен. Обыватели — великие охотники до церковных служб, велелепного пения и ревниво следят за убранством своих храмов, заботятся об их служителях так, что тем живется вольготно и беспечально.
Приходы не прочь переманить один от другого осанистого иерея, диакона с густой октавой или регента, способного и с похмелья чинно и стройно руководить хором.
Нельзя не сказать, хоть вкратце, о чинах полиции и жандармского отделения. Правда, и они не проявляют особо кипучей деятельности, но незримо всюду как бы присутствуют и бдят. Нижние чины, те, конечно, не ленятся — обходят свои околотки и посещают самые ничтожные домовладения, обуреваемые готовностью составить протокол по случаю неубранного с улицы мусора, обнаруженного непрописанного жильца и вообще чего угодно, лишь бы получить отступное. Полицейские рангом повыше и приставы обеих частей прогуливаются лишь изредка, да и то разве по самым сытым улицам, и заходят только в торговые заведения попригляднее. Впрочем, купечество городка — народ отзывчивый и без напоминаний не забывает своих охранителей, особенно под двунадесятые и приходские праздники. Приношений набирается столько, что супруга пристава базарной части, после празднования иного угодника или благоверного князя, посылает кухарку на базар сбыть накопившиеся яйца, лишнюю живность или даже штуку-другую набойки с четким, но сбитым узором.