Там было влажно и очень тихо. Негромкий стук деревянных осей и шелест кустов, разгибающихся позади колес-ней, держал Базанова в неослабном напряжении, хотя он знал, что лесной сторож Балинского, глухой Афанасий, отродясь не обходил лес по ночам. Страх его немного улегся, когда он, поставив лошадь в сторонку, приступил к делу: вырубил вагу, расчистил место вокруг облюбованной несколько дней назад старой ели с очень прямым и ровным стволом, более двенадцати дюймов в отрубе. Затем, поплевав на руки, вооружившись топором и поручив себя заступничеству чудотворца Мир Ликийских — снисходительного патрона воров — размахнулся и вонзил острое лезвие невысоко над землей в мягкую оболонь ствола.
Привычная крестьянская работа направила мысли по привычному руслу: не ошибиться бы, в какую сторону валить? Как придется одному раскряжевать ствол? Сохрани бог не выбраться до свету.
Удары топора в уснувшем лесу отдавались далеко и гулко. Спустя недолго зашмыгала пила, уже много тише.
Самая страшная минута наступила после того, как подпиленное дерево с треском стало валиться и упало на землю. Базанов замер ни жив ни мертв, боясь шевельнуться: уже мерещились разбуженная наделанным громом усадьба Балинских и барин, скликающий народ, чтобы с ним расправиться… Не сразу приступил он к обрубке сучьев. Позванивание топора понемногу успокоило старика, и он задышал свободнее.
Время летело быстро — боязнь не справиться вовремя подстегивала Базанова. Он работал как в чаду, торопясь изо всех сил. С него текло как в бане, и некогда было обтереть лицо.
Но вот покончено с последним резом. Базанов поднялся с колен и побежал, спотыкаясь, к лошади, недвижно дремавшей под деревом. Он подвел колесни, наполовину выпряг их, потом снял с передка одно колесо и стал вываживать комель, натужно крякая при каждом коротком толчке, каким он по вершку сдвигал бревно, накатывая на конец оси.
Под деревьями светлело. Заслышались птичьи голоса, за лесом, должно быть, всходило солнце. Но два десятиаршинных бревна, как-никак, навалены и увязаны на колеснях.
Застоявшаяся лошадь охотно тронулась, но не сдвинула тяжелый воз с места. От рывка ее швырнуло в сторону, она, испугавшись, снова дернула вперед изо всех сил, влегла в хомут и пошла, оставляя глубокие следы в рыхлой лесной земле. За колесами затемнели две колеи. Базанов вел лошадь под уздцы, выбирая дорогу между деревьями. У него отлегло от сердца: неоспоримые улики — груда густо-зеленых еловых веток и брызги свежей щепы вокруг пня — остались позади. Еще немного, и он выберется на дорогу, и тогда — ищи ветра в поле! Но тут его и подкараулила беда: на ухабе колесни сильно качнуло, бревна посунулись, их тряхнуло, и передняя ось с треском переломилась пополам. Конь сразу встал.
Измотанный усилиями и страхами старик схватился за голову, заохал, беспомощно озираясь вокруг. Все пропало! Что делать? Отпрячь лошадь и убраться подобру-поздорову? А как же колеса — новенький, только весной справленный скат? Без них лучше на двор не являться.
Солнце уже мягко осветило деревья, когда Базанов взялся тесать сваленную им березку, чтобы сделать из нее ось. Вконец расстроенный, он бестолково тюкал топором, и дело не спорилось. Голодная, непоеная лошадь, запутавшись в вожжах, стояла с подвернутой головой и изредка вздрагивала кожей, отгоняя начинавших летать оводов. Когда над головой громко заверещала белка, Базанов зажмурился, точно ждал, что на него сейчас обрушится весь лес.
Не успел он оправиться от испуга, как неподалеку раздался ружейный выстрел, за деревьями мелькнули бегущие люди, послышались голоса. Побледневший порубщик рванулся было, но ноги не послушались, он так и остался на коленях возле пня, выронив занесенный топор. Так его и застали подбежавшие к нему Петр Александрович с сыном и фон Ховеном.
В хилом растерзанном мужике в стоптанных лаптях, обсмоленной рубахе, с закрытой руками головой было что-то настолько жалкое и приниженное, что с Петра Александровича, порядочно распаленного стуком топора в его лесу, сразу слетели пыл и негодование.
Как бы все обернулось, будь на месте Базанова дерзкий, вооруженный топором порубщик — угадать трудно. Но следует сказать, что всем троим рисовалась встреча именно в этом роде, и каждый из них — что греха таить? — мобилизовал весь наличный запас мужества, дабы не растеряться в решительный момент. Теперь все были сбиты с толку и несколько сконфужены, как если бы на охотника, стоящего возле берлоги, вышел длинноухий беляк.
— Что за безобразие… — возмутился Петр Александрович, когда молчать больше стало невозможно. — Кто тебе позволил? Как…