Так думает Ахилл из-за того, что хочет уйти из кружка. Уже он сказал сотоварищам вслух то, что знали все, но что произносить не следовало: «Вот теперь-то мы точно сядем, — сказал он. — И я бы посоветовал, прежде чем приступить к дальнейшему, хорошо подумать: обязательно ли нужно нам садиться? Я в этом не убежден».
Незадолго до этого они пришли к мысли, что с чтением и с теорией надо кончать. Хватит с них слов! Новой истины, после их вывода о госкапе, не воссияет. Хватит переливать из пустого в порожнее. Госкап должен быть разрушен. А затем… С этого «затем» начиналось два возможных направления в их поисках. Одно — что нового смогут они предложить взамен госкапа? Второе — каким образом, буде найдут они «новое», его удастся после госкапа установить? Оба вопроса, так тесно связанные друг с другом, неизбежно заводили их в тупик. Они возвращались обратно — то есть к тому, что госкап должен быть разрушен. Относительно же разрушения была у них единодушная уверенность, что общество, созданное против законов истории, искусственным и несправедливым способом, да и само искусственное и несправедливое, неизбежно должно разрушиться само по себе, и задача лишь в том, чтобы активизировать процесс. Нет, не посредством революции, а при помощи гражданского неповиновения. Нужно сдвинуть страну на путь постепенной, поэтапной анархии. Когда властям нечем будет управлять, они потеряют силу, и нынешний госкап сам по себе зачахнет и отомрет. Разве это не выход?! Они снова занялись князем Кропоткиным. Все несчастья страны и народа — от власти, от ужасно сконструированного государства, — Кропоткин, а до него Бакунин все видели правильно, когда смотрели на окружающую реальность, но когда они заглядывали в будущее, то впадали в ошибки. Но теперь ошибок не будет: страна уже прошла через опыт отказа от частной собственности, и если разрушить госкап, то анархия быстро, естественным образом преобразуется в упорядоченное социалистическое общество — уже без лжи и обмана, и тогда будет не нынешняя пародия, а настоящий социализм, управляемый демократическими институтами — рабочими советами на производстве и общинно-земскими в деревнях.
Таков был результат второго этапа работы сообщества. «Ребята, вы даже не знаете, чего мы достигли! — взволнованно говорил Эмиль. — У нас есть позитивная программа, а это уже почти все, понимаете? У нас есть, с чем мы можем начать действовать!»
Тут-то они и подошли к тому, что дало Ахиллу повод предрекать неминуемый арест членов кружка. Они обсуждали пути выхода за пределы семерки, беря на вооружение тот способ распространения новостей, который с детства был им знаком по книге Я. Перельмана «Занимательная математика»: каждый сообщает о событии только троим или пятерым, и спустя несколько дней о нем уже знает огромный город. Поначалу мнения как раз и расходились в вопросе о том, создавать ли им тройки или пятерки. Тройки безопасней, утверждали одни: но вербовка сторонников будет идти медленней, чем с пятерками, возражали другие. Пятерки, конечно, быстрее, но они быстрее приведут к провалу, отвечалось на это; ничего подобного, важен темп, как в шахматах, медлительность в распространении их идей создает свою опасность. В конце концов пусть нас и сажают, но если даже десятки, а скорее всего, сотни людей успеют ознакомиться с нашей программой, то дело пойдет. Они начинали считать: каждый находит пятерых надежных — это тридцать пять: уже на следующем круге распространения — сто семьдесят пять единомышленников! Колоссально! А дальше — пусть нас и арестовывают, пусть даже вырвут из этой суммы людей одну ветвь — все равно сто сорок останется, а там уже и — семьсот! И дальше не остановить! Нужно с умом направить распространение в разные слои — в студенчество, в интеллигенцию, к заводским рабочим, в армию, в провинцию, в деревню; нужно тщательно подготовить первые пятерки, это самое важное; нужно также… Они приступали к конкретным действиям, и лица их пылали.