Он умолк. И все молчали. Он понял, что должен что-то еще добавить. Вспомнил:
— Да, вот что, насчет предложений. По-моему, так: наши выводы о госкапе со всеми доказательствами, с ссылками на источники нужно превратить в настоящий научный труд. Заняться этим серьезно. Это, может, лет на пять работы. — Тут он усмехнулся тоскливо, в голову ему пришла действительно смешная и грустная мысль: — И тогда нам будет уже не двадцать даже, а больше. Это, по-моему, очень полезно для дела — приобрести солидный возраст. Значит, вот что я предлагаю вам, если хотите: не тройки и не пятерки, а труд над найденным результатом. Но это не значит, что, если согласитесь, я останусь. Я все равно ухожу.
И опять повисло молчание. Оно длилось так тягостно, что Ахилл уже подумал, не взять ли на руку пальто, в другую руку скрипку и не уйти ли теперь, вот так, при общем молчании. Ах, если бы успел он это сделать! Вся жизнь Ахилла пошла бы иной дорожкой.
Да, самое поразительное в человеческих судьбах, это такие вот роковые мгновенья, когда оказываешься перед невидимой развилкой, но о том не знаешь, не догадываешься и ничего предугадать не можешь, куда пойдешь ты сам, куда пойдут затем события и твоя жизнь вместе с ними. Всего-то и было: Ахилл подумал, не потянуться ли за пальто, помешкал секунду-другую, и судьба в лице Ксени робко изрекла:
— Может быть, сначала обсудить то, что Ахилл сказал про научную работу? Давайте обсудим, а?
Как ей не хотелось отпускать куда-то далеко Ахилла!.. Все с явным облегчением зашевелились, но Марик Вахтман — «честь и совесть нашей эпохи», как называл его Эмиль, мрачно сказал:
— Обсуждать надо все. Но я не понимаю, что и как можно обсуждать, если один из нас уже не с нами. Я вообще хочу теперь сказать, что мы вели себя по-детски: мы ни разу даже не подумали, каким должен быть порядок действий, если один из нас станет угрозой для нашего дела. Допустим, что у нас в семерке — теперь в шестерке — никто больше не заявит о чем-то таком же, как сейчас Ахилл, а дальше? Если нас будет несколько десятков или сотен, — что тогда? Что мы должны делать? — Он помолчал сурово и еще более мрачно закончил: — Во всяком случае я не уверен теперь, что мы имеем право сейчас что-то обсуждать в присутствии Ахилла. Я теперь не уверен.
— О! Ты не уверен в Ахилле? — запальчиво воскликнула Ксеня.
— Да. Я не имею права быть уверен. Поняла? А остальное лирика, — твердо сказал Марик Вахтман.
— Ну и дурак, — обиженно ответила Ксеня, посчитав, по-видимому, что слово «лирика» послужило здесь эвфемизмом, намекавшим на любовь.
— Перестаньте, — поморщился мудрый учитель. — Марик формально прав. Мы действительно должны решить в общем случае, как поступать. Он прав, такие ситуации, как с Ахиллом, вообще принципиально возможны. Если все будут согласны, то на ближайшем собрании мы сможем этой веселенькой проблемой заняться. Но сейчас, может быть, обсудим все-таки предложение Ахилла? По крайней мере в наших интересах заслушать его соображения более подробно, особенно если он уйдет.
— Я против, — сказал Марик Вахтман.
— Я тоже, — присоединился к нему Боря Кострин. Он продолжил: — Надо сделать так. Мы немедленно разрабатываем правила, которые должны выполнять, когда кто-то выбывает. Эти правила должны касаться и нас, и выбывающего. Я не собираюсь сейчас во все это влезать. Но если окажется, что правила обяжут нас порвать отношения с Ахиллом или, например, наложат запрет на передачу ему сведений о кружке, то мы с ним ничего не сможем обсуждать. Короче: я предлагаю сначала принять правила. А там будет видно, выслушать Ахилла или нет.
Юра Черновский, человек благодушный и сибарит по натуре — он один из всех курил, а когда они в их обсуждениях приходили к общему согласию, неизменно провозглашал: «За это надо выпить!» — взглянул на часы и с беспокойством спросил:
— Вы не хотите сказать, надеюсь, что мы эти правила будем сейчас разрабатывать? Одиннадцатый час. Я удивляюсь, почему нас еще не выперли отсюда.
— А когда же? — спросил Марик Вахтман. — Если разойдемся просто так, и Ахилл уйдет, то… — Он приостановился, не зная, как подать неприятную суть своей мысли, но мотнул головой и закончил так: — Какие бы мы правила ни приняли потом, для Ахилла они будут постфактум. Он сможет им не подчиниться. И будет прав: закон обратной силы не имеет. Нет, все должно быть сделано сейчас, пока мы все здесь, и Ахилл тоже.
От сказанного честным Мариком по каждому из них прошелся ветерок с морозцем. Вдруг оказалось, что дело непросто. Впервые вдруг потребовалось сделать шаг, за которым, наверное, будут уже не рассуждения, а дела. И дела не слишком приятные, а может, жестокие. Они, мальчишки и девчонки, отныне должны были быть готовы к миссии судей, карателей далее: кто знает, с чем и с кем они столкнутся на выбранном ими страшном пути? Если нужны будут тяжкие действия… Еще в тумане неосознанности эти «действия» предстали перед каждым леденящим фантомом, и он заставил их оцепенеть.