Все тяжело дышали и были смущены. Казалось, только что они участвовали в коллективном изнасиловании, и теперь до них доходил смысл содеянного. Причем не Ахилл был жертвой, он чувствовал, что сам был таким же участником происшедшего, как и остальные, и ему было стыдно не меньше других. Он поднял голову и осмотрелся, увидел каждого, увидел, как прекрасно Линино лицо в страдании, по краю разума его мелькнуло — ах, все хорошо! — но поздно, поздно! — тупо стукнуло у виска, выхода уже нет, он не хочет выхода, его уже не будет.
— Так не пойдет, ребята, — сказал Эмиль. — Нельзя так. Потеряли голову — из-за чего? — Он брал дело в свои руки. Он овладевал положением, и все с облегчением, не думая, слушали — не слова, сам его голос, рассудительный и нарочито спокойный. — Ты, Марик, зря взвинтился на Юрку. А ты какого черта? Остряк, понимаешь мне! — Это относилось к Юре. — И истерики ни к чему. — Эмиль обратил учительский взгляд на Ксеню. — И хотя я тебя понимаю, Ахилл, ты, конечно, тоже закатил истерику. Ничего же не произошло.
— Не болтай, — сказал ему Ахилл.
Это было грубо и потому ужасно.
— То есть? — тихо спросил Эмиль.
— Я решил, — ответил Ахилл, с ужасом слыша собственный голос.
Они обдумывали то, что прозвучало.
— Ты что… серьезно?
Кажется, спрашивал Боря Кострин. Но Ахилл взгляд во взгляд смотрел на Марика Вахтмана, чьи глаза неотрывно и напряженно все время следили за ним, за Ахиллом. И односложный ответ был Марику:
— Да.
Над городом шел самолет. Плотный назойливый звук заставил задребезжать стекло.
— Послушайте, а почему он что-то там себе решил? — встрепенулся Юра. — Это мы должны решить! А ты ничего о себе не можешь решать, Ахилл, понял? Мы должны решить, как в таких случаях поступать, а ты должен будешь наше решение выслушать и принять, вот и все. А мы еще ничего не решали, даже еще никаких предложений не было!
Ах, Юра, что за молодец, как расчудесно повернулась к легкости ситуация! Боря кивнул, Ксеня заулыбалась, Марик чуть расправил сведенные брови, Эмиль задрал подбородок, словно вопрошал Ахилла: «Что ты на это скажешь?» И только Линино страданье не исчезло с ее лица. Ахиллу снова было приятно это увидеть. Нечто победительное он испытывал в этот момент: я заставил тебя страдать, ты не безразлична ко мне! — торжествовало его самолюбие. Но к торжеству примешивалось что-то смутное, явившееся получувством — полумыслью, и, он знал, касающееся его и Лины и того, что происходило сейчас, — он попытался прояснить в себе все это, воплотить в слова, — не смог и упустил, все растворилось, как в сгустившемся тумане.
— Предложения! Какие предложения? — между тем заговорила быстро Ксеня. — У меня вот есть, но я пока сказать не хочу, давайте, мальчишки, вы, ну, Юра, Боря, Эмиль? Давайте!
Она не обратилась к Марику — из страха пред его максимализмом, и не обратилась к Лине, — взяв ее пока в нейтральные союзники.
— Мое предложение, — возбужденно начал Юра, — заключается в следующем. Я считаю, что все мы семеро, начальная группа КВЧД, доверяем друг другу полностью, мы вне подозрений по определению. Это доверие будет распространяться на любого из нас семерых, кто захочет уйти, на все его будущее, уже вне нашей группы. Это первое. То есть мы сейчас постановим: мы выражаем доверие друг другу, всем семерым, и считаем это доверие вечным. Второе — разработка правил, касающихся наших будущих сторонников. Этим мы должны заняться отдельно, в ближайшее время. Идет? И еще: я пользуюсь правом предложить голосование без обсуждения. И так все это тяжко, — закончил он.
— Юрочка, давай мы выйдем, я тебя поцелую! — заверещала Ксеня.
— Отстань!
— Да ведь я хотела предложить то же самое, глупый!
— Голосуем! — громко сказал Эмиль. — Сначала первое: за вечное доверие внутри нашей семерки. Юра — за, Ксеня, как я понимаю, тоже — за. Борис?
— Воздержался.
— Марк?
— Я против.
Пауза.
— Лина?
Пауза. Лина не шевелилась.
— Линочка, слышала предложение? — поспешила Ксеня. Ее голос дрогнул.
Лина молчала. Эмиль повторил:
— Лина, как ты?
По щекам ее побежали слезы.
— Я должна воздержаться.
— Хорошо, — кивнул Эмиль. — Я тоже воздержался. Двое за, один против. Принято.