Все было странно. Он получил от Лины лишь одно письмо, еще летом, вскоре после того как она у него побывала. Но и все вокруг получали письма редко и нерегулярно, да и не было у них договора писать друг другу обязательно, их расставание и не предполагало обязательств. Сразу после первых волнений свидания — смятения, и радости, и детского смущения, какое вызвала у Лины телесная близость с Ахиллом, — над всем возобладал покой, и, кажется, и Лина, и Ахилл — оба знали, что этот покой означал. Они как будто и вправду опустили занавес над недавним прошлым: любовные объятья разрешили все, что помешало стать их отношениям простыми, легкими — живыми. На Лине лежала вина: из-за нее, она была уверена и знала это от Ахилла, он совершил самоубийственный поступок. И на Ахилле лежала вина: он в тот роковой момент не нашел в себе смелости — мужской чувственной смелости — для того, чтобы Лине сказать, что любит ее, и затем чтоб обнять ее и начать целовать, и он не то что изменил, не то что предал — он обидел Лину, потому что в объятья его пришла Ксеня. Когда ж волненья разрешились, когда всласть нашептались и наступил покой, они смогли расстаться без страданий, без тоски, без обязательств и без обычных клятв о будущем. Но теперь Ахилл искал Лину — и Лины не было. Он побывал и в университете: «Отчислена в связи с переменой места жительства», — прочитали ему. И лишь тогда он позвонил Эмилю. Тот, нарушив все свои правила, завопил от радости и сразу же, угробив кучу денег на такси, явился пред Ахиллом. Эмиль теперь был полководцем почти что без войска, и встреча со старым боевым товарищем настроила его на лад совсем сентиментальный: «А помнишь… а знаешь… а вот тогда, когда мы…» Казалось, прошел не год, а прошла эпоха, и в голосе Эмиля бряцала сама мать-история. Что же до тех, кто ее делал, — да, он иногда встречается то с одним, то с другим, но, знаешь, Ахилл, то, что ты сделал, было убийственно для кружка.
— Самоубийственно, — сказал Ахилл.
— Ты был прав. Ты хорошо все рассчитал, — похвалил его вождь.
— Ничего я не рассчитал. Вы меня начали мучить — страхом, подозрением, ответственностью, долгом! А я не дался. Я никому не даю себя мучить.
— Счастливый человек! — вздохнул Эмиль. — А меня вот мучают все: родители, женщины. — Он весело засмеялся.
— Вот, кстати, о женщинах. Где Лина? Где Ксеня?
— Ты не знаешь? Она уехала к родителям. А это значит… — Он многозначительно помолчал. — Никакой связи. Засекречено.
— Я знаю. А Ксеня?
— О, Ксеня! У нее любовь. Кто-то из кино. И будет, кажется, сниматься. Но, говорит, в том случае, если похудеет.
На следующий день звонил он Ксене.
— Господи! — услышал он дрогнувший голос. И он почувствовал, что любит, — любит Ксеню. Она предложила встретиться в «Праге», но так как у Ахилла не было денег, он предложил ей встретиться у него. Когда Ксеня приехала, она тоже почувствовала, что любит, — любит Ахилла, а о любви к кому-то из кино забыла. И они любили долго и приятно для обоих, была ночь, и было утро, и день второй, и к исходу его Ахилл спросил Ксеню о Лине.
— Ты знаешь, а она меня приревновала, — с довольным видом сообщила Ксеня.
— Что ты имеешь в виду?
— Я встретила ее летом, перед самым началом семестра, уже в конце августа, ну, мы, конечно, говорили о тебе — где ты? как ты? И я ей сказала: вот ведь я была у него, у нас была любовь, и было так хорошо, что — ну, я уверена была, что он ничего с собой не сделает после этого, говорю. И тут она — все-таки она смешная, правда? — спрашивает, голос даже изменился, как учительница в пятом классе: «Скажи, пожалуйста, Ксеня, что именно было у тебя с Ахиллом? Что ты имеешь в виду?» — «Ну любовь, — говорю я, — что ты, не понимаешь, что ли? Когда двое вместе в одной постели, если ты это хочешь услышать!» Я даже разозлилась. В конце концов, уж если ты такая правильная, то и не спрашивай о таких вещах, если не хочешь о них слышать, верно, Ахилл? И вдруг вижу — побледнела, как говорится, как известка, по-настоящему ей, видно, и, правда, стало плохо. Говорят, такое бывает, резкий спазм сосудов. Я к ней: «Линочка, что с тобой!» А она пошла. Вот так, ее прямо водит из стороны в сторону, а она идет, медленно-медленно.
Ахилл с ужасом выслушал Ксеню. Потом привлек ее к себе на грудь, и пока она его гладила и что-то шептала ему в подмышку, он пролил несколько отдельных слезных капель на ее прекрасные золотые волосы.