«А слева, смотрите, ниша с тахтой, как еще одна комната, — показал Маронов, — наверху еще три, две с кроватями, спальни, в третьей книги, письменный стол. Но, главное, здесь вам, салон этот, нравится?» — спросил он. «Очень», — ответил Ахилл, и Маронов изложил свой план: он поговорит с хозяином, пусть тот возьмет небольшую плату, у Ахилла будут еще кой-какие расходы за газовое отопление и за свет, — и тут можно жить до исхода весны, до самого лета. В качестве сторожа и квартиранта. Кататься на лыжах, гулять по окрестностям, видеть весну, слушать птиц! Жить в раю! А в московский ад погружаться по надобности, иногда. Ахилл попробовал рояль, — этот ящик неплохо звучал, потратить на чистку его, настройку, на мелкий ремонт лишь день или два, — и он еще вполне послужит.
Они вернулись к Мареновым, и в передней, снимая куртку, Ахилл прислушался: на фортепьяно игралась некая фуга, ошибки в голосоведении которой говорили о неопытности сочинителя, но в целом это строилось верно, строго, с явным пониманием смысла дела. «Это — мальчик?» — спросил Ахилл. Маронов вздохнул: «Славка талантливый. Да ведь с такой мамашей… Послушайте, Ахилл: давайте я увезу сегодня Настену, а Славку с Варей оставим, и вы заночуете. Покатаетесь с утра еще, с мальчишкой поговорите. А я к обеду вернусь, и вечером вместе в Москву».
Утром Ахилл дождался, пока ребенок проснется, и Варвара его накормит, вошел в его комнату и предложил ему: «Пошли на лыжах. Покажешь, где лучше кататься».
Они ходили по лесу и в поле больше трех часов, оказался Славик выносливым и азартным, но к концу прогулки все же здорово устал:. Ахилл сложил четыре палки, протянул их назад, как оглобли, Славка за них ухватился, и так они, смеясь и падая в снег, доехали до дому. Пили с Варварой чай, и Ахилл завоевывал ее расположение, расхваливая чай и пирожки с капустой. Когда с едой покончили, он Славику сказал: «Пойдем. Я хочу кое-что тебе показать». Они сели перед инструментом, и Ахилл повторил эпизод фуги, которую слышал вчера. «Смотри: здесь ты сразу пошел вниз… поэтому здесь… понимаешь?» — «Да-а, а что же делать? Вверх нельзя». — «Конечно, нельзя. Значит, идти вниз, но только чтобы не попасть сюда, — что надо?» — «О! Понял, понял! Я вот тут… — Славик локтем оттолкнул руки Ахилла, стал играть сам, — вот тут! задержаться… а теперь уже можно вниз… Получилось!» — «Получилось», — подтвердил Ахилл и непроизвольно посмотрел на мальчишку сбоку, — хотел воочию узреть на этой детской физиономии печать гения…
Спустя несколько дней Ахилл поселился в Красном — на даче с бильярдом и роялем. А пожив в этом странном доме совсем немного, понял, что он и в самом деле обрел благодать: работать здесь можно было спокойно, быстро, с полной сосредоточенностью, спалось ночами отлично, среди дня лыжный бег и хожденье по снегу в валенках давали голове-трудяге отдых, и вечером снова можно было сидеть перед нотной бумагой, — линейки и лыжи, палки, бумага и снег — движенье и усталость, бег и мерное скольженье, созерцанье пространств и слушанье — выйти наружу, во тьму, смотреть в небеса и слушать звяканье звезд на поясе охотника. Сутками не видеть никого, ни с кем не говорить. Носить в себе предвиденье будущей музыки и быть уверенным, что она не собьется, не уйдет, а укрепится и обретет сама ей нужные цвета и линии, тебе ж оставит ремесло: на плоскости бумаги нанести ее черты — объемы ее звучащего тела.
Он стал заниматься со Славкой — и в Красном, и в Москве — и радовался каждому часу, проведенному рядом с мальчишкой. Настену он, однако, разочаровал. По простоте своей она, конечно, думала, что во время их занятий ей постоянно будет слышно, как играет ее сын или как играет учитель, демонстрирующий ученику правильное исполнение различных гамм, сонатин, инвенций и баркарол (она очень любила «Баркаролу» Петра Ильича и даже говорила: «Слушаю ее и плачу»). Меж тем она обычно слышала то отдельные удары по клавишам пианино, то короткие пассажи и аккорды, прерываемые долгами разговорами и смехом, спорами, криком восторга или громким проклятьем. Сперва она спрашивала Славика, куда они продвинулись сегодня? — он отвечал, что никуда. А чем же вы занимались? Уменьшенным септаккордом, слышала она от него. Но как-то сам Ахилл объяснил ей, что учит Славика теории и композиции, и пусть мама не мечтает, что ее сын станет знаменитым пианистом, ему это не нужно. «Я был в его музыкальной школе, — сказал ей Ахилл, — и говорил с преподавателем фортепьяно. Он со мной согласился. Славик будет с ним заниматься по-прежнему, но лишь столько, сколько это необходимо. Без обычного натаскивания». — «А консерватория? Он поступит?» — забеспокоилась Настена. Что ей мог ответить Ахилл? «Ему надо будет постараться, — сказал он неопределенно. — Но он и до консерватории успеет стать музыкантом».