Любодеяние, увиденное Кроносом, внушило ему страх. В некие времена он срезал детородный орган своего отца Урана. От ужаса перед содеянным, а потому и из страха, что и его дети проделают с его фаллосом то же самое, Кронос пожирал всех тех, кто рождался от его орудия. Но, как известно, Зевс, хотя и свергнул отца, оказался все ж не настолько жесток, он оставил Кроносу и его божественный член, и остров, где тот обитал в почетной ссылке. Теперь Кронос боялся не за себя уже, а за сыновей, с которыми примирился. То есть вечная паранойя Кроноса обернулась страхом пред тем, что дети его детей расправятся с отцами. Эта его маниакальная фобия принесла все несчастья: мания преследования перешла от него, как зараза, на всех — на Фемиду и Прометея, на Зевса и Посейдона и, конечно же, на Фетиду, мою рехнувшуюся мамашу. Кронос, вращая белками, что-то невнятное сообщил своей сестре, Фемида настроилась на прорицание, впала в транс, и ей, понятное дело, привиделось то же, что Кроносу. Каково ей было бы, если б ее муж, хоть и имевший много жен других, остался бы без фаллоса? Любопытно, что сделал бы с нею Зевс, если б она прямо так и сказала ему об этой опасности? Само собой, она испугалась, а может, не столько его самого, сколько другой его жены, снедаемой постоянной ревностью Геры, с которой сам Зевс старался поменьше связываться. Так или иначе сын Фемиды — умница Прометей, услыхав от матери о происшедшем, сообразил, что все это и в самом деле выглядит опасным: после того как у нереиды родится сын, извечное соперничество Зевса и Посейдона обратится в мрачную, кровавую войну, и тогда все планы Прометея относительно просветительской работы в мире смертных, конечно же, рухнут. Может быть, и вся система рухнет. Старое поколение, как случалось прежде, будет свергнуто, а кто окажется способен править в новом? Сын Фетиды, еще никому не известный? Худо-бедно, а все же насильник Зевс поддерживает хоть какой-то порядок.
Кто не знает, — Прометей превосходил умом и хитростью Зевса, он был, что называется, настоящий интеллектуал, первый средь их беспокойного сонмища, и не слабый телом, какими потом становились обычно те, чей интеллект будет развит за счет сил телесных. И он был первым, кого за интеллект и посадили, — грубо и беспардонно, на цепь, как пса. И вот, хорошо все обдумав, Прометей решил воззвать к всесильному кузену — в исторической и самой первой попытке говорить с главой правительства разумно, думая о благе подданных его, — как то затем не раз предпринимали будущие интеллектуалы. И начал так:
— Ты, разумеется, всесилен, Зевс. Ты пользуешься неограниченной властью на небе и на земле, все пред тобой трепещет. Но признайся, что и ты не чужд страха. Чем больше власти, тем больше страха. И потому твой страх тоже неограничен.
— А, — засмеялся Зевс. — Узнаю: это логика — твоя очередная выдумка. Дай-ка я подумаю. Вот: у тебя, Прометей, нет никакой власти, даже над собственным телом. По этой твоей логике получается, что у тебя нет страха. Но это не так. Ты боишься моего орла. Ты боишься меня.
— Твое утверждение не следует из моего. У меня нет страха, но совсем по другим причинам. Ты понял логику недостаточно хорошо. Но ты бессмертен, Зевс, у тебя еще есть время, чтобы ее освоить.
— В логике нуждаются лишь те, у кого нет силы, — ответил Зевс.