Ахиллу все это было скучно, но ел он с аппетитом.
— Ну и что? — спросил он несколько невежливо.
— А то, что Бартелев просил меня поговорить с тобой.
— Вон как! А что же сам? Он взял у меня корректуру и должен мне ее вернуть.
— Вот она. Передает спасибо. — Черный вынул из папки листы. — Кажется, все дело в этой твоей статье. Он проникся.
— Надо ж! Кто бы мог ожидать?
— Не смейся. Он не дурак. Послушай, теперь конъюнктура — вы.
— Что-что?
— Он понимает, что еще несколько лет, и наше поколение начнет их хорошо теснить. А они ни управлять не могут нами, ни сотрудничать с нами не могут (ну да, подумал Ахилл, с кем с кем, а с тобой-то Бартелев хорошо управляется). Они устаревают, но хотят держаться. Им нужны контакты с нами. Он, Бартелев, ищет союза, я это вижу. С кем конкретно? С такими, как ты, как вы, радикалы. Потому что все смотрят на вас. Консерваторский молодняк вам подражает. Вас подавляет начальство, а публике это нравится. Вас любят на Западе, поэтому с вами считаются. Всюду вы, и вы победите. Ты победишь. Но этому тоже придет конец. — Он засмеялся, и Ахилл услышал, что не без злобы. — Вы разрушаете, но из обломков ваших разрушений возникнет священная музыка. Твори, Ахилл, твори! Я знаю, что ты в своем роде единствен!
— Спасибо. Давай-ка к делу. О чем он тебя просил со мной говорить?
— Он пригласил бы тебя бывать в его классе.
— Пригласил бы? Почему через тебя?
— Во-первых, ты не должен отказаться. Таким сенаторам не отказывают. Это для них унижение.
— Верно.
— Во-вторых, есть сторона более существенная. Он хочет, чтоб была написана потом большая статья. Не просто так — великий Бартелев занимается с обыкновенными детьми, и все, как всегда, умиляются. Нужна система. И современная. Не хуже Орфа. Система Бартелева — лучшая, самая прогрессивная в мире, вобравшая в себя весь предшествующий опыт по развитию музыкальности в детях. В перспективе, и ближайшей, — институт Бартелева.
— Ого!
— И это реально. Он во главе, а фактически — ты.
Ахилл захохотал. Какой, однако, поворот! Привез за пазухой Мусечку, — и тут же тебе и Зальцбург, а там и целый институт!
— Не смейся. Это серьезно.
— Да куда уж серьезней. А почему не ты?
— Не понимаешь? Я одиозен.
— Кажется, я одиозен.
— Ты тоже. Только в другом отношении. Со стороны прогрессивной. А я ретроград. Я не фигура сегодня. А за тобой идут сегодняшние. Я тебе объяснил: им нужны такие, как ты.
Все это было противно. «Такие, как ты…» Кто они — такие, как я? Я один, нет никого другого. И никому я не нужен. И не желаю быть нужным. Этот бездарный Борделев! Ему служить? Да пошел он на… с его политикой, и институтом, и всем остальным. Зачем я сижу тут пред этим полусумасшедшим и слушаю его галиматью? Затем, что меня угощают хорошей едой? Хватило бы мне, идиоту, булочки с кремом и чаю в школьном буфете.
Он посмотрел на длинные пальцы Черного. Вилку держал он в правой руке, легкой смычковой хваткой, и это было красиво.
— Играл бы ты лучше на скрипке, — сказал Ахилл.
— Не трогай! — вскрикнул Черный. — Этого ты не трогай!
— А ты меня зачем трогаешь?
— Бартелев просил. Двадцать раз тебе сказал.
— Хорошо. А твой-то интерес какой?
— Мой? Я скажу. Я этому хочу служить. Ты в это войдешь, а потом, когда ты станешь нашим новым Шостаковичем и на тебе повиснет все — и деньги, и слава, и почетные дипломы европейских академий, ты педагогику бросишь. Но я все время буду рядом. Я это у тебя перениму — уже окончательно. Я буду главой системы. А до этого будем сотрудничать. В институте Бартелева. Или Вигдарова, как тебе угодней.
— Пока что у меня есть школа.
— Школа? — Черный внимательно посмотрел на Ахилла. — А вас не закроют? Какие-то слухи ходят.
— Может, и закроют.
— Видишь. Вот Бартелев и кстати окажется. — Он вытер рот салфеткой. — Пошли, мне пора. Не говори пока ни да, ни нет. Ответа он от тебя не просил. Меня просили передать, тебя — выслушать. Вот и все.
Они сели в машину, доехали до консерватории и распростились. Ахилл пошел в библиотеку. Потом его увидел студент-скрипач и начал страстно говорить, что будет обязательно играть его вторую сонату, — зачем это вам? — стал отговаривать Ахилл, — одни лишь сложности и неприятности, — нет-нет! мы, я и мой напарник, мы решили! мы будем! мы начали репетировать, вы не послушали бы нас? нам было бы так важно! у вас есть время? Он провел с ними два часа с лишним. Ребята оказались неплохими, и маэстро их благословил.