— На мины ведет! — вырвалось у отца Матуша.
— Стрелять надо! — шепчет Чилик.
— Тогда они его убьют, — пробасил Балог.
Беспомощность наполняет их отчаянием.
— Бога ради, да сделайте же что-нибудь!..
Отец, застыв, смотрит в долину.
Ноги сына увязают в высоком снегу белого, нетронутого покрова минного поля.
Глаза Матуша не смотрят под ноги.
Туда, вверх смотрят они, на белые, залитые солнцем горы: они кажутся совсем рядом в этот чистый, сверкающий зимний день.
Там, повыше, в снегу что-то чернеет.
Серна, которую разорвала не рысь, а мина.
Матуш идет дальше.
Еще несколько шагов…
Взрыв, оглушительный и неожиданный, вселяет в немцев растерянность, действуя подобно шоку.
И сразу же заговорили из-за деревьев партизанские автоматы и винтовки.
Теперь им уже незачем молчать.
Прицельный массированный огонь заставляет немцев рассыпаться по минному полю.
Взрываются белые фонтаны снега.
На голой, открытой местности у части СС нет никаких шансов на спасение.
Оберштурмфюрер Риттер падает лицом в снег.
Стрельба не прекращается. Падают немцы в белых маскхалатах; на снегу чернеет форма гардиста.
Не стреляет только отец Матуша.
Опершись о дерево, он подавляет рыдания.
На плече он чувствует чью-то руку.
— Не плачь, отец… — тихо говорит Федоров. — Твой сын герой. А герои не умирают.
Там, внизу, еще звучат взрывы. В долине медленно, нежно оседают фонтаны снега.
И над всем этим — свод голубого неба. Искрится и дрожит прозрачно-чистый зимний день.
V. ВЕСНА
На полонину пришла новая весна.
От зимы остались только одинокие островки и тонкие снежные языки в тех местах, где долго держится тень.
Луга зацвели лиловым шафраном и подснежниками: белый, желтый и лиловый — это цвета весны под Ветерной полониной.
Лишь там, где длинный чудесный лиловый ковер цветущего шафрана спускается к самому потоку, там виднеется что-то, какой-то неестественный тут предмет, чуждый весенней свежести природы, — металлическая каска со свастикой.
Ее уже разъедает ржавчина.
Лишь труба торчит над почерневшими остатками стен — это все, что осталось от дома Сиронёвых.
Сгоревшая конюшня, хлевы.
Обсыпавшийся колодец.
Черный, безутешный беспорядок пепелища, печаль развалин.
Три женщины и старик без слов смотрят на эти родные места, бывшие некогда их домом.
Мать Матуша, сестра Зузка, дед.
И жена Матуша, в черной вдовьей одежде, с ребенком на руках.
Все молчат.
Беспомощные и подавленные тягостной картиной, трудным возвращением.
— Сначала надо вычистить колодец, — говорит наконец дед и мимо сгоревших ворот идет во двор.
А там, за воротами, по шоссе гудят военные машины, в них сидят усталые, невыспавшиеся солдаты. Машины мчатся на запад.
На бортах белые надписи, написанные по-русски: «На Берлин!»
Над сожженной деревней звучит песня.