— До чего я, оказывается, отвратителен — и вообразить невозможно! Душа с детства заражена микробами индивидуализма, личного геройства. В школе выпендривался, все экзамены хотелось получше сдать. Не от чистого сердца в партию вступил — прогреметь жаждал, имя, видите ли, в истории оставить! Да еще эгалитаризм, либерализм, прекраснодушие… В ответственные моменты социалистической революции все эти «измы» отталкивают от партии и социализма, что и превратило меня во врага партии внутри самой партии! Подожди, Лин Сюэ, сначала выслушай! Вот, скажем, товарищи утверждали, что я до мозга костей полон ненависти к социалистическому строю, а до меня не доходило, но ведь чего проще: коли не понимаешь — помозгуй, потрудись, когда-нибудь дойдет. Потом мне вспомнилось, как в позапрошлом феврале мы с тобой забежали в гуандунский ресторанчик около книжного магазина «Новый Китай», битый час просидели, пока нас обслужили… И что же я, помнишь? Вскипел! Ты меня еще успокаивала, а я разошелся: «Ну что за безобразная работа, совсем не то, что было у частников!» Ведь это же типичное недовольство социалистическим строем, да? Я сам рассказал об этом случае, и правильно меня раскритиковали… Да не качай ты головой, Лин Сюэ, не сомневайся, пойми, как можно быть недовольным партией! Крохотная крупица недовольства, как семя, прорастет в твоем сердце, пустит корни — и вот уже ты готов вступить на путь преступлений против партии. Я отвратителен, я враг, я с самого начала был нечист, а потом и вовсе пал. Откажись от меня без тени колебаний, отмежуйся, возненавидь! Я же предал твою любовь, осквернил наш компривет! Как партия вычеркнула меня из своих рядов, так и ты навеки вычеркни меня из сердца!
Чжун Ичэн замолчал. Острой горечью обожгло горло, он всхлипнул, из глаз брызнули слезы, покатились по лицу. Он поспешно отвернулся. Не собирался ведь открывать своей боли. Все эти дни, пока его прорабатывали, он постоянно думал о Лин Сюэ, вспоминал, как они вдвоем гуляли, заходили в столовые, в кинотеатры, пели песни — дружным дуэтом или каждый про себя. Не молчать, если другой не прав, — вот на чем строилась их любовь, на взаимных комприветах. Когда-то он написал стихи о любви, потомки, наверное, не поймут их, посмеются, но писал он искренне, проникновенно. Стихотворение называлось «Мне нужны твои советы». Вот оно:
Ведь от чистого сердца писал! Пусть не поверят, пусть посмеются, пусть отнесутся свысока потомки, подумают, что ничего мы не смыслили в поэзии, в чувствах, а также в догматизме и левачестве, но Чжун Ичэн не забывал это стихотворение и, даже попав в «правые элементы», все черпал в нем доброту и красоту, полноту и тепло жизни.
Увы, все это ему больше не принадлежит, все кончено, взорван фундамент, угас костер, никаких больше комприветов, дружеской критики («Мне нужны…»), хватит. Он понял, что им с Лин Сюэ остается одно — расстаться, незамедлительно, без всяких колебаний, решительно и навсегда. Категорически, не то она станет возражать, ей будет трудно расстаться, если услышит горечь в его голосе, он только причинит ей боль, корни обрублены, да ветви-то еще переплетены, и кончится тем, что дурной своей славой, поганым обликом он запятнает, осквернит чистую Лин Сюэ, а такому страшному преступлению прощения нет. И потому — никаких слез. Да он, наверное, и не сумеет заплакать. Иссякли все слезы, ибо черна его душа, реакционно сознание и преступны антипартийные деяния. Увы, не все происходит так, как мы предполагаем. Заранее он представлял себе, как совершенно логично, гладко объяснится с ней в двух-трех словах, и конец. А сегодня, сейчас он смотрит на такое близкое лицо Лин Сюэ, на ее мягкие, черные, родные волосы, чуть отдающие запахом мыла, милый, задорный, глянцевый носик, на аккуратную простенькую одежду, слышит ее голосок, чистый, ровный, мелодичный, ощущает ее дыхание, тепло ее тела и плачет, выкладывая все то, что несчетное число раз прокрутил, прорепетировал в мозгу, бестолково рыдает, и мало было ему холодного ветра и дождя, еще и душа погрузилась во мрак. Откуда-то издалека, из-за горизонта как будто доносится этот зов: компривет, компривет, компривет — хор ушедших голосов, луч догорающей зари, последняя радуга, а он — он летит, низвергается на дно бездны, в черную пустоту. Соленая и горькая вода — слезы с дождем — сквозь приоткрытые губы затекает в рот.