Сколько пустых и ненужных слов!
Если в следующий раз кто-то придет, надо отрезать сразу: Суня, мол, дома нет. Захлопнуть дверь, и шабаш!
С этим предложением все согласились. Но перед Цзинъи снова встал важный вопрос: что варить на обед? И еще: что делать, если вернется домой «старина Сунь»?
Благодаря визиту актера в голове у Цзинъи родилась хорошая идея: надо заложить японскую чайницу. Особой ценности она, правда, не представляет, но, может быть, за нее все же дадут несколько лепешек. Цзинчжэнь обещала помочь… А если заявится «старина Сунь»? Пускай Цзинчжэнь держится неподалеку! Мы его выведем на чистую воду.
План был всесторонне обсужден и принят. Цзинчжэнь отнесла в заклад японскую чайницу и скоро вернулась с двумя цзинями муки разных сортов, ляном водки и кульком арахиса.
Цзинъи ворчит. В другое время пей на здоровье, но сегодня мы еще ничего не ели. Как можно вливать в себя это желтое пойло?
Цзинчжэнь помрачнела. Вашей еды мне не нужно. Вот эту лапшу, к примеру, я и в рот не возьму, а выпить — выпью непременно, потому что хочу выпить. Ты мне не смеешь указывать, как и мать. Если бы сейчас из могилы встал наш отец и попытался бы меня остановить, я и его бы не послушалась! Пускай даже над моей шеей острый нож висит — все равно выпью! Вот ты говоришь, сестренка, что нам нечего есть. Верно! И все же пару чарочек этой вонючей мерзости я непременно хлебну.
Эх-ма, и что это я болтаю, все равно что порох жую! Точно говорят: «Темной ночью добрые сны не снятся!» Цзинчжэнь вдруг усмехнулась. Ее черты исказились, в них появилась жестокость. Не скрою, я не только порох сжую, я и нож проглочу! А что до снов, то мне на моем веку разные сны снились. Что мне тебе объяснять, сама должна все понять. Неужели нет в тебе ни на грош понятливости? Неужто ты такая бесчувственная? Скажи, разве могут мне присниться добрые сны? Эх ты, сестренка моя кровная, единственная, судьбой со мной связанная! Если засияет над твоей головой звезда счастья, тогда я пить брошу.
Ну к чему ты все это говоришь. Я же для твоего блага стараюсь… А ты обо мне не беспокойся! И меня не касайся! Заботы всякие мне ни к чему… Как говорят: «Хорек пришел поздравить с Новым годом петуха!» Вот как это называется!.. Что же мне, и слово нельзя вымолвить?.. И почему у тебя все так получается: что ни скажешь, все как у туфэя-разбойника?.. Это ты верно сказала про разбойника. А кто он — разбойник? Вот кто: чистый нож всадил — красный нож вынул! Вот кто твой туфэй-разбойник!.. Не сестры мы больше с тобой, шабаш!
Ну будет вам ссориться! Что вы сцепились? Вы же сестры родные, что руки с ногами, что кости с мясом. Если будете ругаться, в гроб меня вгоните, старую!.. Мать заливается слезами, уговаривая дочерей помириться. Ее страдания передаются сестрам. У них покраснели глаза.
В полдень вся семья — все пять ее членов — садится за стол. На столе скромная пища: лапша в горячем бульоне. В этот момент входная дверь распахивается и во дворик входит женщина средних лет. Ее волосы, перевитые цветным шнуром, сложены пучком в виде спирали. Дворик тотчас наполняется ее веселым, громким смехом. В руках она держит миску с пельменями. Лицо сияет улыбкой.
— Тетушка, сестрички! — тараторит она. — А ну-ка, отведайте моих пельменей с анисом. Попробуйте, вкусные или нет? Внутри и черемша есть, и два свежих огурца искрошила! Анис — самый что ни на есть свежайший! Только-только сорвала и сразу же порубила! Снесу, думаю, своим соседям… Вот и пришла! Старые, новые ли соседи — все мы одна семья. Как говорят: «Близкий сосед лучше дальней родни! А всего лучше тот, кто напротив живет!» Родня не родня, а все же мы земляки! — Голос у соседки пронзительный и грубый, в нем отчетливо слышится местный говор, более заметный, чем у хозяев дома. Во время разговора она все время похохатывает.
Женщина доводится им дальней родственницей, и когда-то они жили в одной деревне, но недавно и она с мужем перебралась в Пекин. И надо ж так случиться — поселилась рядом с ними. С тех пор она часто наведывалась к землякам, чтобы, как говорится, поддержать родственные связи. Цзинчжэнь сразу дала ей прозвище — Горячка.