Все последующие события сильно его напугали, и он сейчас таращил глаза от страха. Молниеносная операция, совершенная матерью в тот момент, когда отец отправился в уборную, — операция, свидетелем которой он невольно стал, — усилила его страх. Потом он подумал, что мамина вылазка куда более странная, чем выходка тети с бобовой похлебкой. Удар миски с похлебкой напомнил ему (вот смехота!) шлепок бумажной галочки, которую они запускали в классе. «Попала!» — визжали ребята, когда галочка достигала нужного места.
Непонятное ощущение, которое он испытал сегодня, оказалось столь сильным, что он так и не смог вечером успокоить маму словами о своем послушании и о будущей хорошей жизни, как он делал всякий раз по привычке или от чистого сердца, когда видел, что мама плачет, а вместе с ней плачет и его сестренка Ни Пин. Сегодня он ограничился коротким «не плачьте!». Сам себе он говорил: «Какие страшные эти взрослые, какая страшная у них жизнь! Почему она у них такая? В школе и в книгах говорится совсем на так. И учитель говорит совсем иное…»
Возможно, мать почувствовала в словах сына нотки недовольства, она вдруг замолчала и стала жаловаться на жизнь, на горести, которые выпали на ее долю за эти двадцать с лишним лет. Она вспомнила, что ей довелось испытать, когда она попала в семью Ни. Потом разговор перешел на отца: такой, мол, сякой. Никого-то он не любит. Всех выводит из себя. На маму и всех в доме он наплевал, а сам только и знает, что распутничает. Она рассказала, как рожала Ни Пин, а потом через год родила Ни Цзао. Через неделю после его рождения она разругалась с Ни Учэном и ушла от него, взяв мальчика с собой. Сколько она испытала на своем веку! Когда Ни Пин была еще крошкой, у нее началось воспаление среднего уха. Ой, как она плакала! Несколько дней и ночей напролет мама ходила с ней на руках по комнате, пытаясь убаюкать девочку. Несколько ночей подряд! А когда родился Ни Цзао и у него от частого плача вздулся живот и появилась мошоночная грыжа, он тогда очень перепугал маму! Она побежала за врачом, потом в аптеку за лекарствами. Она сама была готова умереть, лишь бы сохранить жизнь ребенку. А когда ему было пять лет, у него вдруг началась дизентерия, наверное оттого, что поел лянфэнь — лапшу из бобового крахмала. В этом месте в разговор вмешалась Цзинчжэнь. В ее голосе слышалось недовольство, потому что ту бобовую вермишель — одно из ее любимых блюд — принесла племяннику она сама. Утверждение, что болезнь вызвана вермишелью — сущая ерунда, так как в тот же день она сама съела целую гору и никакого поноса у нее не случилось, как раз наоборот, после еды она страдала запором. Словом, все это — сплошная провокация, попытка переложить ответственность за болезнь ребенка на тетку… Мама все делала ради него… ради него. Что в мире может сравниться с материнским чувством?
— И мне было нелегко, пока вы не встали на ноги, — вмешалась бабушка. — Поэтому я всегда повторяю: «Первое из десяти тысяч зол — распутство; первое из сотни добрых качеств — почтительность к родителям».
Ни Цзао был очень растроган этими речами, но он все — же очень устал и поэтому уснул раньше обычного. Сквозь сон он слышал, что мама продолжает что-то твердить. Неужели боится, что я перестану ее слушаться, когда вырасту большим? Я ни за что так не поступлю! Только дурные, очень плохие люди не слушаются матерей. Ведь его мама не только растит его, она еще умеет за него сражаться и кричать… Нескончаемые обиды, которые сейчас выплескивает мать, продолжают молоточком колотить по его голове. Увы, жалостливые слова лишь ослабляют силу материнской любви… Я устал. Я хочу спать. Почему мне не дают спать? Ох! Ну зачем… зачем это все?.. И все же, как любят его мама, тетя, бабушка, папа и сестренка. Какие они хорошие, только жизнь у них почему-то неважная. Как все скучно и противно! Наверное, все на свете надо переменить!..