На все времена! Цезарь закончил свою речь, взгляд его был устремлен вдаль, туда, где уже не существовало ни времени, ни пространства, где лишь простиралось в незримых очертаниях римское государство через все ландшафты земли, еще не осиянное, но уже напоенное светом, уже чреватое им. Таинственно утекало время, при всей своей пустоте наполненное гулким громом, то гремели копыта коней Посейдона, и вдаль уносился поток без вод и без берегов; замирая, журчал фонтан в стене, будто готовый вот-вот иссякнуть. Ожидание нависло над миром.
— В растущем благочестии людском воплощается время, о Август, в нем вызревает царство, неподвластное земной власти и земным установлениям, а они остаются лишь в пределах символа. Но царство это — зеркало творенья, в нём воплощающегося, и потому оно станет реальностью; и реальностью станут твои дела в растущем благочестии людском, к коему ты указал путь.
Затерявшийся в далях взгляд Августа снова будто придвинулся вплотную.
— Я восстановил жреческую коллегию Тита и гадание о благе государства, я собираюсь возобновить празднества в честь Лукулла, я повсюду возрождаю добрые старые народные обычаи, те благочестивые торжественные обряды, коими наши праотцы подкрепляли свою веру. То угодно богам, угодно народу, и в том была также благочестивая праведность твоего Энея, несгибаемо верного памяти Анхиза, памяти отца. Вот так и наш народ, памятуя о моем божественном отце, коего я оказался достойным, вручил мне бразды правления; в моих деяниях он распознал чаемую им веру отцов и выбрал меня своим воплощением, воплощением народной власти, не только вверив мне полномочия трибуна, но и облекши меня верховными жреческими правами, символическим саном верховного защитника веры. Римское благочестие не нуждается в новом росте; оно пребывало и пребывает искони, подобно римским богам, коим оно служит, и его просто надобно обрести снова.