Однако же, все это — история, нас же занимает прежде всего настоящее, поэтому оставим ее и вернемся в портняжную мастерскую, где два Зайца стояли и смотрели друг другу в глаза: один Заяц настоящий, в настоящем комбинезоне, другой — отраженный в большом зеркале, в отраженном комбинезоне. Кто бы по какой надобности ни проходил по улице, каждый заглядывал, чтоб посмотреть на Зайца и его поздравить, каждый щупал комбинезон и высказывал свое одобрение. Куча народу перебывала у портного. Портной забыл про свой утюг, и, когда вышел вместе с Зайцем во двор, угли уже прогорели и только серый пепел лежал на дне. «Целый утюг углей из-за твоего комбинезона у меня сгорел», — сказал портной. «Я тебе два дам», — сказал ему Заяц и, сунув руки в карманы, пошел обратно домой.
Сначала он держал руки в передних карманах, потом подумал — и переложил одну руку в задний карман. Переходя улицу, он сунул руку в боковой карман блузы и так, пока дошел до дома, перебрал все карманы, только в те карманы, что от колен и ниже, но залезал. Проходя мимо петуньиной шелковицы, он приостановился. Клевцы попискивали или стучали клювами по дереву. Увидев его, они замолчали и все до одного повернули к нему головы. С другой стороны, у ограды, стояла Велика и смотрела на мужа и на шелковицу с клевцами. «Муженек мой еще пестрей, чем шелковица, — подумала она. — Да у него на одном канбинезоне больше пуговиц, чем на шелковице клевцов».
Один ее глаз слезился, но едва заметно.
А Заяц смотрел на клевцов и думал: «Значит, в каждый карман я могу посадить по клевцу, и все равно два или три кармана пустые останутся!»
После этого он уселся писать шурину письмо. Не прошло и двух дней усиленной работы, как письмо было готово, запечатано в конверт, надписанный химическим карандашом; на химический карандаш Заяц то и дело поплевывал, и письмо от этого стало еще красивее — буквы где бледные и блестящие, а где темные, лиловые; там же, где Зайцу казалось, что чего-то не хватает, он сажал по два-три знака препинания, потом откидывался назад, смотрел, прищурясь, и одобрял свою работу. Письмо отправилось в Детройт — Соединенные Штаты Америки, — и я полагаю, что оно еще мотается по распределительным службам международных почтовых сообщений.
Вот, впрочем, и само письмо:
«Здрасти Славейко нету слов! как нам с Великой тебя благодарить и все про тебя говорим и деревня про тебя говорит и про нас с Великой будто нас Америка одевает а мы знаем как ты нас одел с головы до ног? меня в канбинезон Велику в новое пальто она его надела дак оно ей до полу она и говорит я в ем вся уместилась дай бог здоровья Славейко? а я говорю дай ему бог здоровья што меня послушал из Аргентины проклятой уехал, я ведь тебе писал штоб ты за два Песо рядился но я знал што эта Аргентина штоб ее по два Песо не даст и плату скостит и нам скостили когда мы мое строили и подрядчик на мотоцикле в Берковицу укатил других рабочих оманывать а нас бросил с рельсой возица потому Огос разлилася и рельсу с линии одному мужику на ниву закинула а нас погнали рельсу тащить и мы жилы надорвали пока тащили а потом айда в монастырь кладку класть и уговор был как кончим кладку дак монастырь барана зарежет а монастырь мать его нас оманул и больную овцу зарезал? и у Косты два дня слюна текла и гумен воду святил штоб у его прошло а оно у его само прошло и во всем так кажный норовит тебя надуть а ты глядиш на это дак тоже норовит других надуть да про то все знают што у монастыря ограда завалилас и сушильню для слив порушила потому как же ей не завалица когда монастырь тебе больную овцу дает а туда же монастырь вроде все там набожные и не должны народ оманывать, а как поглядит как всюду одинаково што у цыган што в монастыре што в Аргентине да и в Америке верно то же самое потому как оман он ровно вша по людям ползает не по лесу же ему ползать дак ты хорошо сделал што в Америку переехал там помещики верно тебе по два Песо платят коли платят бери! грузовиков берегися не залезай в грузовик потому как в Каменной Риксе прошлый год грузовик перевернулся целую свадьбу покалечили дак не езди на грузовике а самое лутшее пешком ходи. Письмо твое получили и все в ем поняли што ты нам пишеш, а на письме со всех сторон печати потому письмо по многим государствам шло и каждое государство свою печать припечатало штоб знать по каким государствам оно прошло а также штоб государство знало куда письмо идет и государства теперь знают про твое письмо што оно в нашу деревню идет, и никак это не спрячет а будеш прятать дак это все равно што ты шпиёном хочеш быть и государства нипочем это тебе не разрешат штоб ты прятался и тайны заводил как раньше было когда каждый из нас смотрел как бы государство перешпиёнить и прятал где чего можно вино прятал табак прятал штоб акцызные не нашли а они все равно находили и потому как ни старайся человек шпиёном быть а государство еще пуще шпиёнит и его никак не надуеш и вокруг пальца не обведет не то еще хуже будет, дак ты гляди вкалывай а шпиёнством и политикой мериканцы пусть занимаются, ты гляди только по два Песо бери а мериканцы коли припрет пусть сюда едут потому как сколько можно по другую сторону земли вниз головой висеть ровно паук когда он вниз головой висит и в начальники не лезь, вон как Атанас Деков из Живовцев говорил будто на войне им сулили начальниками их сделать а потом в окопах перебили. Поклон тебе шлем я и Велика а еще тебе кланяются Истрати и Зарко Маринков! мы все трое опекунщики и гляди там штоб мериканская молотилка твою солому не сожрала…»