Приехали из телеателье.
Двое молоденьких мастеров, почти совсем мальчики, в спортивных куртках. Один светловолосый, голубоглазый, второй смуглый, глаза раскосые, монголоидные. Смуглый держал под мышкой кожаную сумку — впрочем, это была не сумка, а мешок, формой больше всего напоминавший дыню. Раскрыв эту кожаную дыню, он вынул инструменты. Второй, светленький, повернул телевизор, и они вместо стали проверять, простукивать, вынимать из корпуса лампы и проволочки. Устройство телевизора жутко сложное, я представить себе не могу, как можно в нем вообще разобраться и найти повреждение. Юноши, однако, копались в нем уверенно, ловко, вынутые детали опускали, одну за другой, в кожаную дыню. Тут вошла моя мама и сказала, что под машиной лежит, скорее всего, собака, сбежавшая из ИСУЛа, как уже было месяц назад, и весьма возможно, что это та самая собака со светло-серой длинной шерстью, которая месяц назад вдруг появилась перед психоневрологическим диспансером, а потом до самого вечера просидела на троллейбусной остановке. «Какая собака?» — спросил светленький юноша. «На овцу похожа!» — ответила мама. Смуглый порывисто распрямился и с непонятным оживлением сказал светленькому: «Наверняка его собака!»
Я тогда не придал этому восклицанию никакого значения. Возможно, мне следовало проявить больше любопытства, порасспросить, о чьей собаке идет речь. Но я ничего не спросил, а юноши, вдруг став чрезвычайно общительными, принялись подробно расспрашивать меня о собаке — когда она появилась, как исчезла, не было ли в ее повадках чего-нибудь странного. «Конечно, было!» — сказал я и как можно подробнее рассказал им о собаке. Позволю себе повторить это читателю.
Читатель, должно быть, помнит, каким теплым выдался декабрь 1967 года. То и дело моросил дождик, дни стояли безветренные, тумана почти никакого, хотя декабрь у нас славится туманами. Видно, какое-то легкое воздушное течение встало на защиту города, и софийский туман оказался перед ним бессильным. В один такой декабрьский денек, когда погода была мягкой, почти весенней, и лишь слегка накрапывал дождь, в нашем квартале появилась странная собака. Чуть не со льва величиной, с длинной, почти до земли, светло-серой шерстью. Причем шерсть мягкая, в завитках, словно собака стянула где-то овчину и напялила на себя, чтобы не промокнуть. Глаза и лапы у нее тоже были светло-серые. Недалеко от нас, всего через три улицы, находится ИСУЛ — институт усовершенствования врачей, при нем есть питомник для подопытных собак. Собакам, бывает, удается удрать из питомника, и они бродят по всему кварталу. Ту собаку, о которой идет сейчас речь, сначала заметили возле психоневрологического диспансера.
Было это во второй половине дня, в часы, когда к больным пускают посетителей. Собака лежала на тротуаре у входа в диспансер и всматривалась в окна, словно кого-то искала. Больной с серыми глазами и серым лицом стоял возле своего окна, но он не обращал на собаку никакого внимания, его взгляд был прикован к школе — должно быть, как всегда, ждал, когда покажутся дети, чтобы крикнуть им свое «Кукареку!». Посетители, пришедшие проведать больных, бросали иногда собаке кусок хлеба. Она не замечала ни хлеба, ни людей — лежала не шевелясь, не спуская глаз с окон диспансера. Когда время посещений истекло и тротуар опустел, собака поднялась и неторопливо двинулась по улице.
Она дошла до троллейбусной остановки на перекрестке Искырской улицы и Волгоградского проспекта. Пассажиры, садившиеся в троллейбус номер один на остановке «Искыр» в сторону университета, наверняка заметили ее. Она спокойно и печально пролежала возле афишной тумбы до самого вечера. Помню, мы ходили с детьми смотреть на нее. Впервые в жизни видел я у собаки такую печаль в глазах и такое безразличие ко всему окружающему. Шерсть у нее намокла, но собака ни разу не поднялась, чтобы отряхнуться, не перешла куда-нибудь, где посуше. Она лежала, невозмутимо уставив взгляд на афиши, словно была существом из другого мира, с другими органами чувств. Помню, я следил, чтобы дети не подходили к ней близко — может, она больна какой-нибудь неведомой болезнью, а может, ей в ИСУЛе вспрыснули какую-то сыворотку, и оттого она такая подавленная.