Вторичное появление собаки возле кучи древесных опилок, история с водосточным каналом и чугунной решеткой, повторное появление кротов, а также студенты в красных фуражках укрепили мою уверенность в том, что первый летательный аппарат и весь его экипаж находятся в городе, в свою очередь разыскивая пильщиков, и если прежде члены экипажа были вынуждены разойтись, то теперь они пытаются вновь соединиться, а также найти и собрать потерянный во время приземления и пребывания на земле инвентарь. (Я имею в виду случай с клещами.) Душевнобольной с белой повязкой на лице — это не тот же самый человек, который в прошлом году кричал школьникам «Кукареку!». Я проверял в диспансере, этот находится там уже двадцать лет, у него есть имя, фамилия, адрес и толстенная история болезни. Так что его я исключаю, он совершенно не причастен к событиям, а интерес, проявленный им к древесным опилкам, чисто случаен.
Далее…
Командир звездолета обосновывается возле Чавдарского моста, начинает мастерить электрические светильники в виде глобусов, Иван Анастасов попадает в эту мастерскую, глобусы ему нравятся, он их приобретает и вешает у себя. Между тем глобусы эти — никакие не светильники, а устройство для наблюдения за домашним укладом землян. Ничто так не приспособлено для слежки за человеком в домашней обстановке, как свисающая с потолка лампа. Человек все время освещен, лампа, даже выключенная, не прекращает работы, она передает информацию. Мастер живет у себя в мастерской, выполняет, по всей вероятности, свою программу и мало-помалу стягивает своих людей, чему свидетельство — увиденные мною в мастерской красные фуражки. Затем он вызывает к себе собаку и закрывает лавочку. Думаю, что пильщикам еще прежде было дано указание, каким образом заполучить назад свои клещи, и они успешно разыграли комедию с порванным приводным ремнем и разводкой зубьев.
Однако я никак не мог себе объяснить, обладали ли эти люди — будем все же называть их людьми — достаточной силой, чтобы заставить город метить шеи своих ближних дынеобразными следами зубов (так что несколько дней кряду все мы ходили меченые) и впасть в довольно странное безразличие. Не мог я также додуматься, куда была послана телеграмма на художественном бланке, а также найти хоть какое-то объяснение, зачем высокому пильщику понадобилась чугунная ножка от плиты. Неустанно кувыркающиеся в охладителе кукурузные початки — не бог весть какая загадка: вероятно, это основной рацион межзвездной экспедиции.
В надежде на то, что эти люди, как ни высок уровень их цивилизации, все же действуют по определенному стереотипу, я и сел в поезд, чтобы узнать в деревне, появлялись они там или нет. Я был более чем уверен, что появлялись и поддались земной заразе, как это было в прошлом году с теми двумя парнями, что забрели на девичьи посиделки. При всей их осторожности по отношению к земным микробам и искушениям, я заметил, что они не в силах устоять перед ними, и собственными глазами убедился в этом, когда низенький пильщик полез вслед за буфетчицей и подвал, а тот, что остался наверху, встревожился и чуть не подскочил, когда снизу донесся ласковый упрек буфетчицы: «У-у, чтоб тебя!», а чуть погодя парочка вылезла, и у обоих на шее были свежие следы от зубов.
Так или почти так впрягал и перепрягал я факты и подталкивал телегу событий к нашей деревне.
Деревня выглядела ни зимней ни летней, снег лежал только на буграх, да в тенистых складках Бибина лица. Сусо гнал коров на водопой. Заметив меня, он тут же бросил своих коров. «Здоро́во, — говорит. — Только что с поезда?» — «Только что», — говорю. «Приехал бы пораньше, каких бы ты дел насмотрелся!» — И Сусо затряс головой.
Он остался постоять со мной, мы закурили, коровы лениво брели по дороге — видно, пить им особенно не хотелось, но так уж заведено — идти к реке и возвращаться назад. Сусо рассказал, что с неделю назад, а может и побольше, забрел в деревню дикий кабан. Все, у кого были ружья, палили в него, но впустую. На следующий день кабан пришел опять, опять в него палили, и опять впустую. Слушая Сусо, я вспомнил про кабана, который, как рассказывал Эмилиян Станев, издали заметил его кабаноубивца. Не исключено, что это тот же самый, кабаноубивец его не берет, а уж куда там простым деревенским ружьишкам, таким древним, что после каждого выстрела надо зубами вытаскивать гильзу из ствола, а следующую чуть не молотком загонять, и, нажимая на спусковой крючок, никогда не знаешь, выстрелит оно или подымет свист и лишь после того, как зверя и след простынет, вдруг саданет тебя в плечо и скажет: «Паф!..»