У н т е р. Коли ты козопас, что ж ты за своими козами не смотришь, за чудищем за этим погнался?
И г о. За каким чудищем?
У н т е р. Да за аэростатом!
И г о. Ну, я за аэростатом этим, которого вы сейчас как липку обдираете, вовсе и не думал гнаться. Разве это мое дело — за аэростатами гоняться? На кой мне за ним гоняться? Он себе летает в небе, куда ему вздумается, зачем же мне за ним гнаться, коли к этому делу полиция приставлена. Пусть она за ним и гоняется! Это забота полиции — гоняться за кем прикажут и местность прочесывать! А моя забота — крепко за герлыгу держаться и смотреть, чтоб козы листья щипали. А коли какая пропадет — завязать потуже постолы и давай как полоумный по скалам и ущельям шарить. Я ведь вам уже доложил, господин унтер, что здесь то и дело что-нибудь пропадает, так что недолго и совсем ополоуметь. Я, когда увидел, как пузырь этот по небу мотается, тут же и подумал: «Небось скотинка тоже от стада отбилась, вроде как моя коза, и кто знает, где ее хозяин сейчас бродит, пропажу ищет, а она, скотинка, в наши Аврамовы Хутора забрела». Небо-то просторное, господин унтер, там скотина где хошь может бродить, пастухов на том пастбище нету. Не мое дело — небесную скотину пасти, моя забота — козу свою отыскать. Это все могут подтвердить, потому как все заметили, что у меня взгляд беспокойный, и стали меня спрашивать: «Чего это у тебя взгляд беспокойный, или вчерашний день потерял?» А я им сказал, что я не вчерашний день потерял, а козу. Тогда они мне сказали: «Давай забирайся на аэростат, сверху лучше видно, будем вместе твою козу искать». Я и залез, и сверху правда все как на ладони видно, однако козу мы так и не увидели.
У н т е р. А звезды ты наверху видел?
И г о. Никак нет, господин унтер.
У н т е р. Зато сейчас они у тебя среди дня из глаз посыплются… Возьмите-ка его — покажите ему звезды.
Полицейский выводит Иго из аэростата.
П е т у ш о к. Мишо вроде меня зовут, господин унтер. От слова «медведь»!
У н т е р. Кто следующий? Ты следующий?
А в р а м Ч е л н о к. Я-то последующий, но лучше я сейчас скажу, как дело было, чтоб полиция все в точности знала. Насчет ополоумения Иго не совсем прав. Перво-наперво, не ополоумели мы, а оторопели. Иго человек необразованный, не может он отличить, где ополоумели, а где оторопели. Оторопели мы, вот что! Он как небесная коза по небу брел, мы от самых загонов увидели, как он бредет бесцельно, а отовсюду веревки и канаты свисают. Когда оторопь у нас прошла, опамятовались мы, стали друг друга спрашивать: «Чего этот аэростат там наверху делает и зачем он на нас смотрит?» Чего ему на нас смотреть, господин унтер? На бедность нашу смотреть? Небось мы не ученые медведи, чтоб над нами висеть да сверху смотреть на нас. Тут ему не цирк, чего он прилетел на нас смотреть! Такое возмутительное чувство нас охватило, что мы как вскочили и как начали улюлюкать, да камнями в него швырять, да герлыгами, а после окружили со всех сторон и разом на него навалились.
А в р а м ч о. По центру атаковали и по флангам и «ура» кричали! Точь-в-точь как в военном уставе сказано!
А в р а м Ч е л н о к. Атаковали и в плен взяли, так его прищучили, что дальше некуда! А взяли в плен — стали думать, как его удержать и к чему привязать! Он тяжелораненый был, и мотало его туда-сюда, а вокруг ни деревца. Тогда учитель Киро и догадался, чтоб каждый его к себе привязал. Ладно, но только мы его привязали, как он, разбойник, взвился и нас всех за собой утянул. Тогда мы все впали в полную оторопь, и изумление, и ополоумение. Но про оторопь, изумление и ополоумение Иго еще до меня показания дал, потому я только два слова хочу добавить, чтоб полиции все ясно было.
Петушок падает в обморок, унтер приказывает: «Воды, плесните на него воды!» Илийко и Аврамчо кидаются а льют на Петушка воду из бочонка. Тот высоко подпрыгивает и кричит.
П е т у ш о к. Цанка меня зовут, господин унтер!.. Нет, нет, не Цанка, Цанкой свояченицу назвали. Я совсем на солнце одурел, господин унтер, потому и спутал, солнечный удар меня хватил, вот я и вспомнил свояченицыно имя вместо своего. Но я сейчас вспомню, господин унтер! А как же!