Запах псины продолжал просачиваться в комнату. Я вдруг ощутил прилив сил, я больше не мог оставаться на месте. Хочется выкинуть что-нибудь этакое… В этот миг я искренне завидую маленькому Аттиле — взять бы сейчас рогатку да пойти бить стекла. А еще лучше — взять рогатку и вызвать на поединок филистимлянина Голиафа! Только вот Давид ли я, и если я Давид, то где мой филистимлянин? Учитель Апостолов, наверное, станет меня предостерегать, что Голиафов в жизни много и что вряд ли я — Давид. Вероятно, он прав, но я мысленно примериваюсь к рогатке Аттилы и подбираю у реки хорошо обкатанный камень…
Бегство Левшонка
Рассказ о последующих событиях я постараюсь взять на себя и проследить за тем, как Левшонок исчез из своего загадочного обиталища, воспользовавшись дождем и разливом реки. Читатель уже знает, что, хотя для поисков была образована группа, спасатели, по подсказке Отченаша, нашли только плешивую собаку, запутавшуюся в ветках вербы, и случилось это на второй или на третий день. Дом Левшей постепенно пришел в запустение, его окутала мистика, и чем больше времени проходило, тем крепче жители Нижнего Лиха утверждались в мнении, что все истории, связанные с домом Левшей, скорее легенды и суеверия, чем события, имевшие место в действительности.
Но это произойдет позже.
Вечером накануне грозы Левшонок, нарубив дров при свете керосинового фонаря и перетащив их в дом, вышел на улицу. За ним бесшумно бежал плешивый Илия. Левшонок больше уже не занимался своим дневником, днем он небрежно перелистал его, прочел наугад несколько страниц, в нескольких местах обвел карандашом номера страниц, потом закрыл тетрадку и нарисовал на обложке маленький круг. Долго сидел, глядя на круг, потом стал штриховать его карандашом и весь зачертил. (Этот круг и теперь виден на обложке.) Походил по комнате, его взгляд упал на глубокие следы ногтей на подоконнике.
До сих пор он не обращал внимания на то, как глубоко он прорезал дерево, пока стоял у одна и сквозь стекло наблюдал мир. Мягкую сосновую доску он ковырял бессознательно, словно надеясь добыть из нее ответы на все свои вопросы. От окна он перешел к зеркалу, и, я думаю, что когда он пристально вглядывался в свои сухие покрасневшие глаза и бледную кожу, жирную и лоснящуюся, ему стало очень себя жалко. Он провел рукой по лицу, посмотрел на ладонь. Кожа ладони тоже была жирной и лоснящейся.
Он вытянулся на твердой кровати, подложив руки под голову, и пролежал так почти до захода солнца, уставясь в потолок. Потолок был свежевыбеленный, чистый. Слышно было, как за дверью бабка гасит угли в глиняной миске, постукивает щипцами по краю миски и бросает в воду горящий уголек. Уголек громко шипел, бабка что-то бормотала и бросала следующий. Со стороны Выселок доносился шум голосов, цыгане веселились. Он завидовал цыганам, завидовал тому, что они все делают публично, веселятся публично, страдают публично и, если у цыгана страшная рана, он будет стараться показать ее каждому встречному, в то время как мы только веселимся публично, а страдаем тайно, и не только раны, но и малейшие свои царапины ревниво скрываем от посторонних глаз. Левшонок имел в виду самого себя.
Нарубив в сумерки дров, Левшонок с собакой, следовавшей за ним по пятам, вышел на улицу, быстро дошел до реки, двинулся по берегу и вскоре оказался на холме между деревней и Выселками. На вершине его с давних времен стоял молельный камень, не освящавшийся молебнами, наверное, с самой войны. Юноша сел на землю, прислонившись спиной к камню, и стал ждать. Плешивая собака посидела, вслушиваясь в темноту, потом, поняв, что ждать придется долго, легла у ног хозяина. Котловина была скорее не тихой, а глухой, даже лягушки редко подавали голос. Медленное кружение звезд по небу было бесшумным, но завораживающим. Левшонок сидел и ждал, при этом было странно, что он не всматривался в темноту и не глядел по сторонам, пытаясь увидеть, не идет ли кто к холму. Он просто сидел и прислушивался. На этот холм он приходил во второй раз, надеясь, что если он посидит подольше, то услышит одинокий выстрел во тьме. Но ни в прошлый раз, ни в этот вечер выстрел так и не раздался. Внизу по проселку проехала телега, колеса ее мягко тарахтели по пыли, слышно было, как фыркают лошади и кто-то кашляет.