Трудно объяснить, что привлекало юношу в этих ночных выстрелах. Когда они с Опекуном во время ящурного карантина перегоняли козу и прогремел выстрел, это произвело на него сильнейшее впечатление, и он долго потом раздумывал, кто же это мог стрелять ночью, в кого стреляли и действительно ли это был выстрел, потому что на другой день, да и позже так ничего и не выяснилось — ни кто стрелял, ни почему стреляли. Эти выстрелы оставались для Левшонка загадкой, он сидел, прислонившись к молельному камню, и ждал, что вот-вот раздастся выстрел. Но допоздна так никто и не выстрелил, мягкое тарахтенье колес и кашель давно затихли далеко в поле, вокруг все было глухо, словно юноша сидел на дне колодца, и, сколько бы ни напрягался, все равно не мог бы понять, ходит кто-нибудь наверху возле колодца или там никого нет. Может быть, там нет ни живой души, но, если вы сидите на дне колодца, вам все будет казаться, что наверху по земле кто-то ходит.
Левшонок спустился с холма и вместе с собакой прошел полями, сделав большой крюк, чтобы подойти к кладбищу. Над кладбищем нависла властная тишина, покойники друг с другом не разговаривали. Он медленно прошел мимо них, стараясь, чтоб трава под ногами не шуршала..
В середине кладбища росли кусты и высокие деревья, по краям темнели новые могилы, там не видно было ни кустика, ни деревца, точно в новых кварталах городка, новых, но неуютных, без деревьев и травы. Левшонок приходил по вечерам на кладбище не потому, что его туда тянуло, а потому что он знал: на этой дороге он никого не встретит. С некоторых пор он избегал людей, целыми днями сидел, запершись, в доме и выходил только по вечерам или рано утром.
Здесь следует сказать, что несколько дней подряд он пытался пить, начинал обычно под вечер, когда в комнату проникали косые лучи солнца и дневной свет терял прозрачность. Сливовая водка очень быстро возбуждала его воображение и давала выход подавляемым желаниям. Однажды он выпил довольно много и, когда деревня и Выселки замигали своими огоньками, вышел на улицу, прошел по мостку и очутился в Выселках. Его неудержимо манило одно светлое окошко, он зашел в чей-то огород, там росли высокие метелки сорго, они то и дело били его по лицу. Когда он подобрался к самому окошку, там внезапно показалось женское лицо, видно, и женщина в тот же миг увидала его, потому что ее лицо исказила страшная гримаса, женщина закричала. На лице ее Левшонок увидел ужас, еще больше ужаса было в ее крике. Он бросился по огороду прочь от дома, услышал, как открывается дверь, с порога что-то крикнул мужчина, заплакал ребенок, женщина призывала на помощь господа, вместо господа яростно вступилась за хозяев собака. Левшонок бежал огородами, перепрыгивая через плетни, очутился неожиданно перед несколькими цыганскими домами, остановился и услышал, как цыгане спрашивают друг друга, что случилось. Какой-то мужчина сказал: «Кажись, человека зарезали!», это успокоило спрашивающих, и они полегоньку разошлись по домам. Неподалеку от Левшонка стояла стреноженная лошадь, погруженная в глубокое раздумье. Он обогнул лошадь, спустился к реке, долго умывался там, перешел реку вброд и вернулся домой. В ту ночь он долго еще сидел над стопкой бумаги и что-то писал…
Женщина, что кричала в освещенном окне, была Димка. Как же ей было не испугаться, когда она, посмотрев в окно, увидела среди метелок сорго ярко освещенное человеческое лицо… Закончив писать, Левшонок сложил листки, сунул их в конверт и написал адрес. Это было письмо Димке.
В ту же ночь он сходил и опустил его в почтовый ящик на станции. Левшонок не вел никакой корреспонденции, ни он не посылал никому писем, ни ему никто не писал. Почтовый ящик на станции казался предметом абсурдным, и то, что ночью кто-то бросил в него письмо, выглядело так, как если бы человек отправлял послание богу… Ящик этот и до сих пор висит на прежнем месте, и днем, и ночью, и зимой, и летом, на нем нарисована эмблема почты, и иногда, случается, кто-нибудь опустит конверт в его металлический рот. Он со стуком захлопывает рот и спокойно ждет, когда почтальон отопрет крышку и вытряхнет его содержимое в большой белый мешок с трехцветной полосой на одном конце, позаимствованной у нашего национального флага… Так Левшонок послал письмо Димке.
После случая с освещенным окном Левшонок не пил больше водки и не ходил в Выселки. На следующий день, когда выяснилось, что ночью никто никого не зарезал, цыгане были очень разочарованы, а муж Димки, деревенский почтальон, рассказал пришедшему к ним спозаранок Отченашу, как они с женой увидели ночью что-то вроде человека, с такими вот глазищами, но только голову, без тела, а Димка рассказывала отцу и соседкам, что, кроме головы, была еще и рука. Рука была одна, она тянулась к окну, но, когда она закричала, голова свалилась со стебля сорго, когда же крикнул ее муж, то и собака почуяла, что на огороде кто-то есть, и залаяла. Цыгане подтвердили все это, и, поскольку зарезанного человека в наличии не оказалось, происшествие было отнесено к разряду таинственных. Когда простые люди не могут найти чему-то объяснения, они относят событие к разряду таинственных или сверхъестественных, и оно таким образом словно бы становится понятным и приемлемым.