Посреди двора дымился огромный черный котел с горячей водой — этой водой собирались обмывать свиные потроха. Мужики, свежевавшие тушу, снимали шкуру, вытирая жирные пальцы о полы кожухов, чтобы овчине не было сносу. Вокруг толкалась самая разношерстная публика: дети, собаки, куры, воронье, сороки. Детвора усердно помогала взрослым, каждый надеялся заполучить свинячий пузырь — надутый, он с успехом заменял воздушный шар и футбольный мяч. Мясники, как правило, придумывали для детей разные испытания: заставляли бороться, карабкаться на высокое дерево, бегать наперегонки по глубокому снегу. Главный резник Выло Дударь удостаивал победителя высокой наградой при условии, что тот поцелует свиной зад. Спустя несколько лет мне пришлось выполнять это весьма щекотливое условие, чтобы по праву завоевать первый приз, и должен признаться, приятного в этом мало. Выло Дударь первый осыпал меня градом насмешек, и я старался проделывать эту процедуру с закрытыми глазами. Вот почему, когда я впоследствии прочел «Бай Ганю» — бессмертное творение нашего Алеко Константинова, — гениальный принцип героя книги отнюдь не удивил меня, а лишь послужил подтверждением моего тогда еще небольшого жизненного опыта.
Собаки располагались поодаль на расстоянии, которое, как бы сказать, определялось степенью их родства и заслугами, — так и мы, люди, занимаем неодинаковое положение, когда дело касается привилегий. Ближе всего к тем, кто свежевал свиную тушу, сидели наши собаки: они знали, что могут рассчитывать на самый большой куш; опытные в таких делах псы следили за каждым движением людей. По мере того как мясник доставал из свиной утробы легкие, селезенку или другой внутренний орган, собаки инстинктивно подавались вперед и, облизываясь, повизгивали от нетерпения. Соседские собаки сидели чуть поодаль, а позади них из-за столбов и плетней высовывались морды совсем чужих, незнакомых псов. Чем гуще был запах, щекотавший их ноздри, тем чаще в воздухе, подобно красным молниям, мелькали их языки.
Но вот один из мужчин бросил в снег ворох дымящихся немытых кишок. Наши собаки мигом ухватили их и поволокли к ближнему плетню. Соседские псы, только этого и ждавшие, тоже кинулись к поживе. Их примеру последовали совсем чужие, незнакомые псы. И нашим собакам, хочешь не хочешь, пришлось делить добычу с конкурентами, что, как известно, не очень-то приятно да и несправедливо.
Псы вздыбили шерсть, оскалили зубы и, повернув друг к другу вымазанные нечистотами морды, злобно зарычали. Возле их лап лежали остатки добычи. Стоило кому-нибудь схватить лакомый кусок, как на него набрасывалась вся свора. Постепенно все, кто был послабее, удалились с поля боя зализывать раны и предаваться мечтам о новых рождественских пиршествах, и на арене остался один наш пес, искусанный до крови, с вырванными клоками шерсти. Он доел остатки кишок и улегся под амбаром, а нашим хохлаткам и сорокам не осталось ничего другого, как поклевать пропитанного кровью снега.
Нельзя сказать, чтоб я в ту пору отличался особой наблюдательностью, однако же эта языческая картина не могла не запасть в душу. Она пробудила смутные ассоциации, связанные с моим будущим, и я решил, что если в предстоящей жизни мне придется по-собачьи вырывать у кого-нибудь кусок вонючей кишки, то в этом, право же, мало хорошего. Но это горькое предчувствие, мгновенно стеснившее мою грудь, так же мгновенно испарилось. Как уже упоминалось в первой части моей повести, я, унаследовавший от матери еще до рождения здоровый народный оптимизм, не поддался вредным интеллигентским настроениям. Не бывать тому, сказал я себе, чтобы я грызся со своими собратьями за шмат вонючей кишки! Если уж грызться, то за аппетитный кусок свежего мяса. Подумав так, я огляделся по сторонам, и на душе стало покойно и весело, как всегда, когда я созерцал картины природы. Неяркое рождественское небо ласково голубело над селом, возле дома сиротливо покачивались тонкие стволы акаций, а за ними, точно написанные акварелью, виднелись соседние дома, над крышами которых, казалось, курились гигантские трубки. Отец выгнал скотину на водопой, корова и пара волов покинули двор с солидным достоинством, словно зрители, которых разочаровало первое действие спектакля; они шли по улице, почесывая о плетень грязные бока, лениво помахивая друг на друга рогатыми головами, словно перед дракой. Я внимательно наблюдал за их поведением из окна: мне пришло в голову, что неплохо бы описать их в своих будущих сочинениях. А впрочем, подумал я, дались мне эти четвероногие! Не лучше ли предоставить их изображение нашему Йовкову, который так любил заступаться за бессловесных. Однако же от глаз моих не укрылось, что если собаки, куры, вороны и другие дикие и домашние животные лизали и клевали кровавый снег, то волы, почуяв запах крови, отворачивались и отходили: вид и запах крови им были явно не по душе. Подросши, я не удивлялся, слыша, как крестьяне называют волом какого-нибудь смирного, бессловесного трудягу.