Теперь на витрине красовались два куска шелка. Один в черных и жирных пятнах, другой непорочно оранжевый. Лаконичные надписи гласили: «До чистки»; «После чистки».
Антон Львович несколько раз выбегал смотреть на витрину.
— Ну как, — спрашивал он у Гали, — весомо? Грубо? Зримо?
Витрина производила впечатление. Прохожие возле нее останавливались.
Заявление об уходе Галя пока придержала. В первый день, вернувшись домой, она чуть не поддалась искушению поскорей уложить Тимку и лечь на тахту под матовый колпачок лампы, отгородившись от своих горестей чужой, книжной жизнью.
Но потом она рассердилась на себя и занялась хозяйством.
Невольно подражая красивой ухватке тети Паши, она обмела стены, протерла оконные стекла, горячей мыльной водой вымыла пол.
Тимка кружил внутри своей кроватки, держась за деревянные борта, шлепался, снова поднимался, швырял на пол погремушки и требовательно кричал: «Д-д-да!», что означало: «Подними, дай».
Когда он заснул, Галя постирала, сварила себе на два дня любимый грибной суп, выкупалась и, лежа в чистой, прибранной комнате, успокоенная физической работой, освеженная горячей водой, решила, что уйти всегда можно, что сгоряча ничего решать не надо и Антон Львович ни в чем не виноват.
Правда, Антон Львович держался совсем не начальственно. Он то и дело приходил к Гале «советоваться». Но советовался он именно о том, что она, Галя, давно придумала, о чем не раз говорила директору Валентину Николаевичу, что хотела бы осуществить сама.
Галя понимала, что указания Антон Львович получил от начальства. Было бы глупо каждый раз доказывать ему, что обслуживание клиентов мелким ремонтом ее идея, что аптечку с несложными химикалиями для моментального выведения свежих пятен — от краски, жира, дегтя — она предлагала завести давно и даже ходила несколько раз после работы в цех смотреть, как это делается.
Может быть, она была недостаточно упорна и настойчива, но одному человеку на пункте со всеми этими делами не управиться. А там появился Тимка…
Галя выслушивала соображения Антона Львовича и упрямо молчала.
«Пожалуйста, делайте что хотите, на то вы и заведующий, а я, скорей всего, уйду отсюда», — говорила она про себя. Потом она не выдержала:
— Почему рабочий столик у вас здесь намечен? Он проход загораживать будет. Вот где его место. Тут и барьер можно сделать.
— Обдумаем, — согласился Антон Львович.
Иногда заведующий «отлучался по делам». Он вдруг сообщал это Гале с чрезвычайно строгим видом, неторопливо натягивал пальто и, выйдя за дверь, стремительно перебегал улицу, где у автобусной остановки его ждала кругленькая девушка с подведенными и загнутыми кверху ресницами.
Через некоторое время Антон Львович возвращался и сухо предлагал Гале:
— Если вам понадобится отлучиться по делу, имейте в виду, возможность всегда найдется.
Отлучаться Гале было некуда. После телефонного разговора Анатолий встретился с ней вечером на улице. Он отказался войти в дом. Его интересовали только квартирные дела: «Ты не представляешь себе, как нужен мне этот обмен».
«Все готов сделать ради матери», — думала Галя.
От депутатской комиссии Анатолий многого не ждал.
— Еще одна инстанция. Захоти этот Крачевский — и без комиссии обошлось бы. Они там такие дела делают — будь спокойна.
Галя точно знала, что никаких «дел» Александр Семенович не делает. Ей достаточно было вспомнить его лицо, его неожиданно добрую улыбку. Но этого Анатолию не объяснишь. Она сказала грубо:
— Да кто ты ему, чтоб он так уж рвался тебе помочь?
— Вот именно, — вздохнул Анатолий, — но что ж делать? Утопающий за все хватается.
Так и кончилась эта встреча. И Галя опять сгоряча решила, что теперь она первая ни одного шага не сделает, что пора прекратить эту петрушку, что Анатолий ей совсем не нужен. Но прошло три дня, и она снова оправдывала его. Она вспомнила, какой он был усталый, понимала, что у него какие-то неудачи.
«В конце концов, он не виноват, что не может меня полюбить. Уж скорей это я виновата».
В одно раннее утро, когда особенно холодно выходить в темноту к людной автобусной остановке, Александр Семенович догнал Галю на лестнице и сказал, что среди документов Салтанова нет справки о болезни матери. Справку хорошо бы принести завтра, потому что через два дня соберется депутатская комиссия.
Тимка, закутанный до носа, изо всех сил выворачивался из рук матери, требуя, чтоб Александр Семенович обратил на него внимание. Но Галя торопилась. По утрам у нее времени бывало в обрез. Хорошо еще, в автобус ее с Тимкой пускали с передней площадки. Но в теплом метро Тимку надо было развернуть, а при выходе снова закутать, и, только сдав его в ясли, Галя ненадолго чувствовала себя легкой, как птица. Даже странно думать, что когда-то ее ничто не связывало. Никакой ответственности за маленькое существо, никаких забот, никакого Тимки. Удивительно, как она жила без него!