Вот опять ей надо позвонить Анатолию. Невыдуманно надо. Но на стройке его не поймать, в конторе он не сидит, домой придет поздно, а справка нужна завтра. Можно сказать по телефону его матери. Интересно, какая она? Голос молодой: «Толик, детка, тебя спрашивают». Но, может быть, по телефону неудобно? Там ведь какие-то недобрые отношения с соседями. Старушка начнет спрашивать, что за справка, да для чего, да как.
И тут Галя подумала: «А что, если пойти? Пойти посмотреть на Тимкину родную бабушку, понять, почему она так не хочет, чтоб ее сын обзавелся семьей, увидеть, как живет Анатолий. Ведь такого случая никогда больше не представится».
Как-то давно, в самом начале их отношений, Анатолий привел ее в старый бревенчатый дом. В комнате стоял нежилой холодный дух. По-дачному затопили печку дровами. Из пыльного дивана во все стороны торчали пружины. Рассохшийся стол раскачивался, как качели. Было совершенно ясно: в этой комнате давно никто не живет. А в настоящем доме у Анатолия Галя никогда не была. Почему бы ей не пойти? Она отлично понимала, что Анатолию это не понравится. Представила себе, как он презрительно сощурит глаза, когда узнает, что она приходила к его матери. На что ей это надо! К черту! Пусть они запоздают со своей справкой, ей-то какое дело. У нее своих забот хватает.
Галя разбирала квитанции, когда на пункт пришел Буримов. Он явился величественно-хмурый и сразу прошел во вторую, складскую комнату. Антон Львович последовал за ним. Галя встала в дверях — у стойки клиент рассматривал вычищенный костюм.
— Это кто же такое безобразие допустил? — мрачно спросил Буримов.
— Здравствуйте, — сказала Галя, — что вы имеете в виду?
Буримов посмотрел на нее:
— Я поприветствовал вас, когда вошел, товарищ Акинина.
— Простите, я не заметила.
Галя взмахнула колоколом клетчатой юбки, перешла к прилавку и завернула костюм. Она слышала голос Буримова:
— Это почти в центре города, столицы, понимаете, грязную тряпку повесили. Тут иностранцы ходят, туристы, понимаете, а вы что учинили?
Антон Львович держался достойно. Он пытался отстаивать свою точку зрения. Набрав воздуху, он начинал говорить, но его тут же обрывал ничего не слушающий, непробиваемый Буримов.
— Неожиданная, впечатляющая реклама приковывает внимание, — внушал Антон Львович.
— На витрину человек должен смотреть с удовольствием, вроде как на картину. Для этого мы художников привлекаем.
— Но специфика обслуживания определяет характер рекламы…
— Витрина должна быть оформлена культурненько, со вкусом. С хорошей выдумкой. Например, где-то я видел, заяц, понимаете, простой заяц. Он держит в лапах пуховый платок и вроде его стирает. Понятно?
— Так это для «Детского мира», нам это не подойдет, — отчаянно прорывался Антон Львович.
Но его не слушали.
— Сегодня же все это убрать. Вызвать художника, который за это у нас деньги получает, и он вам оформит витрину художественно, как и полагается. А это абстрактное искусство для нас не подходит…
— Галина Владимировна, а как у нас последняя неделя в смысле выполнения? — с надеждой воззвал Антон Львович.
Но со времени устройства витрины кривая выполнения не взвилась вверх. Галя охотно приврала бы, но уличить ее было очень легко, стоило только посчитать квитанции.
Буримов потребовал Галю:
— Копия приказа вам вручена?
Галя и глазом не моргнула:
— Какая копия? Я ничего не знаю.
— Того приказа, где вам объявлен выговор.
— Я ничего не знаю, — повторила Галя, — мне никто ничего не говорил.
— Товарищ Синевой, вы что же, не вручили Акининой копию приказа?
— О своем назначении — вручил, — ответил Антон Львович.
— Там же два приказа было, на одном листе.
— А я отделил, — сказал Антон Львович. — Согласитесь, что даже нетактично являться к человеку работать и сразу ему неприятность подносить. Этого я себе не позволил.
Буримов вынул из портфеля сложенный листок. Галя прочла выговор себе за антиобщественное поведение, выразившееся в том, что она порвала только что выпущенную стенную газету.
— Согласны? — спросил Буримов.