По коридору, развязывая на ходу фартук, торопилась к двери невысокая женщина:
— Вам кого?
Не надо было слишком смотреть на нее. Но Галя смотрела. Не такой она представляла себе мать Анатолия. Не такой молодой, не такой современной. У этой туфельки на каблуках, модная пушистая жакетка. И сразу видно, что Анатолий ее сын. Те же мелкие черты лица, высокий лоб, побеждающая годы стройность. Только глаза у нее были другие — по-южному темные, большие. Тимкины глаза.
— Мне нужно Веру Евсеевну.
Она удивилась:
— Ко мне?
— Я, собственно, на минутку, по делу.
Галя путалась в словах о депутатской комиссии, о необходимости справки о здоровье, о требованиях бюро обмена.
— Простите, — сказала женщина, — я что-то в толк не возьму. Если вы насчет обмена, то мы никаких объявлений не давали.
— Но ведь вы меняетесь с сыном?
— Ах, с сыном, — будто вспомнила Вера Евсеевна, — значит, вас Анатолий послал?
— Нет, нет, — заторопилась Галя и снова повторила про справку. Женщина выжидательно смотрела на нее. — Это из бюро обмена, — для убедительности добавила Галя.
— Вот как? — переспросила Вера Евсеевна. — Вы что же, там работаете?
Галя сказала: «Да». С отчаяньем подумала: «Что же я делаю?» И снова, торопясь, заговорила про депутатскую комиссию.
Ей показалось, что Вера Евсеевна плохо слушает. Она смотрела на Галю внимательными Тимкиными глазами. Потом встрепенулась:
— Что же я держу вас в дверях? Входите, пожалуйста, раздевайтесь здесь, ничего, вешалка у нас с соседями общая.
— Да, собственно, я уже все сказала.
— Нет, — улыбнулась Вера Евсеевна, — я ведь бестолковая. Я ничего еще не поняла. Вот мы посидим вместе, сюда, сюда, проходите.
Галя обдернула черный свитер. Было бы нелепо уйти, не повидав комнату Анатолия, не познакомившись как следует с его матерью.
«Какая она женственная, мягкая, — думала Галя, — она любила бы Тимку».
Что-то мешало ей как следует все разглядеть и все запомнить. Комната показалась очень заставленной. Было много букетов сухих цветов и листьев, много фотографий на стенах и ощущение некоторого беспорядка. Может быть, Галя беспорядка и не заметила бы, но Вера Евсеевна по пути подхватила полотенце со стула, смятую бумажку с пола, недопитую чашку со стола. Смущенно смеялась:
— Не смотрите вокруг. У меня сегодня ужасный раскардаш. Вы знаете, я способна неделями не убирать, а потом смахнешь пыль с какой-нибудь безделушки, и начинается цепная реакция уборки. Вы это понимаете или вы сторонница перманентной чистоты?
Нет, Галя это понимала. Ей казалось, что она все понимает в этой женщине, вырастившей Анатолия, ей нравилась эта комната, которая была его домом. Кровать одна. Анатолий как-то жаловался: «До черта надоело спать на раскладушке». На небольшой фотографии толстый сердитый мальчик. Неужели это Анатолий? Похож ли на него Тимка?
Вера Евсеевна спросила:
— Так вы, значит, из бюро обмена? По-нят-но, — протянула она, — теперь мне кое-что проясняется.
Что ей проясняется?
— Этот обмен стал просто идеей фикс моего сына. Я никак не могла сообразить, в чем дело. Думала, ну снесут старый дом, дадут нам что-нибудь взамен, тогда поищем себе двухкомнатную квартирку. Но Анатолию загорелось немедленно сменяться со мной. А если ему чего-нибудь захочется — конец! Вы еще не знаете, какой это характер!
— Знаю немного, — тихо сказала Галя.
— В обаянии отказать невозможно. Правда? Но при этом довольно твердая мужская рука. А ведь нам, женщинам, это и нужно. Вы согласны? Очень уж мы стали самостоятельные. Это потому, что настоящие мужчины просто трагически переводятся. Он познакомился с вами в бюро обмена?
Она заметила Галино смущение.
— Ну хорошо, хорошо. Можете мне ничего не говорить. Я умею понимать без слов. Кстати, способность, тоже утерянная в наши дни. Вы не находите?
Она была права. Женщины стали слишком самостоятельные. А как иногда хочется положить голову на мужское плечо и сказать: «Решай сам. И ответственность за все решения тоже на тебе».
Маленькая стареющая женщина думала так же.
— Наши отношения — это скорее отношения друзей, чем матери с сыном, — рассказывала она, — и меня, признаться, начало смущать его душевное одиночество. Нет, не внешне, женщин вокруг было сколько угодно, — она презрительно махнула рукой.
— Разве? — вырвалось у Гали.
Вера Евсеевна улыбнулась:
— Это все несерьезно, поверьте. Звонят, звонят, днем, ночью, а он не проявляет никакого интереса. Иногда просто жалко бедняжек. Я, конечно, не вмешиваюсь, не спрашиваю. Но в серьезном он со мной всегда откровенен. С самого детства. У нас с ним был такой уговор, когда он еще посещал детский сад.