Ей негромко отвечали, и снова раздавался окрик:
— Какое может быть необычное дело? У нас принимают по обычным делам.
Александр Семенович открыл дверь и пригласил в кабинет пожилого человека. Посетитель сел на стул, расстегнул пальто и сказал:
— Я знаю, что все равно ничего не выйдет, хотя это противно здравому смыслу. Фамилия моя Филатов. Пенсионер. Педагог.
Александр Семенович просмотрел папки на столе.
— Не ищите, — сказал Филатов, — не меняюсь. Хочу отдать сорок метров жилой площади и не могу. Не берут. Никому не нужно.
— Какое же у вас дело ко мне? — спросил Александр Семенович.
— Ищу человека со здравым смыслом, — желчно сказал Филатов. — Покойный отец мой, известный в свое время присяжный поверенный, занимал квартиру в пять комнат. Семья была большая. А теперь остались жена да я. Старики умерли, дети разъехались. Пять комнат нам с женой ни к чему…
Он посмотрел на Александра Семеновича, тот молчал.
— Я не могу просто сдать излишек. Жена у меня человек больной, нервный. Она никогда не жила в коммунальной квартире. Еще ведь неизвестно, какие люди въедут.
— Чего же вы хотите?
— Хочу двухкомнатную квартиру в любом районе. Думал сменяться — говорят, нельзя. Можно менять только на равноценную площадь. Это же, простите, полная чепуха. Для чего же тогда менять? Пошел в райсовет, предложил забрать мою квартиру и дать мне взамен двухкомнатную. Говорят, можем дать только по существующей норме — одну комнату на двоих. Позвольте, одна комната меня не устраивает. Тогда живите в пяти. Логично?
— Я-то что могу для вас сделать? Ведь у нас только бюро обмена.
— Никто ничего не может, — сказал старик, — вот вы здесь сидите, меняете равноценные на равноценные, простите меня, конечно, я не лично вас имею в виду, но ведь это воду в ступе толочь! Если Моссовет злоупотреблений опасается, то сами займитесь этим делом. Найдите многосемейных, а мне предоставьте площадь по моим требованиям. Я так понимаю ваши задачи.
Он ушел недовольный. Александр Семенович ничего не мог ему обещать. Дело было не таким простым, как представлялось Филатову. Квартиру он мог получить в одном из новых районов, где шло большое строительство, а дом его находился в самом центре. Разные райсоветы, разные ведомства, которым всегда трудно договориться между собой.
«Опять придется идти в Моссовет к Гущину», — без всякого удовольствия подумал Александр Семенович. С Гущиным они были в добрых отношениях, и тот, на правах хорошего знакомого, зачастую отчитывал Александра Семеновича: «И откуда только эти дела вытаскиваете? И себе и нам морока».
А выслушивать даже дружеские замечания Александру Семеновичу было трудно.
День начался с решенного дела. Муся впустила следующих посетителей.
В половине двенадцатого Александр Семенович выглянул в приемную. Муси на месте не было. У ее стола расхаживала взад и вперед немолодая женщина в пушистой шапочке и просторной шубке.
— Вы ко мне? — спросил Александр Семенович.
— Я хотела бы видеть вашу сотрудницу Галю.
Он удивился:
— Галю?
Покачиваясь на ходу, в комнату влетела Муся:
— Гражданка, я вам русским языком сказала, никакой Гали у нас нет. Понятно?
Посетительница снисходительно улыбнулась:
— Девушка, вы не в курсе дела. Такая черненькая, стройная.
— Нет, надо же! Я не в курсе! Вы, может быть, вообще не туда попали.
— Мама, ты уже здесь?
Александр Семенович увидел Салтанова, подумал: «Явился». И, не закрыв двери своей комнаты, с непонятным интересом стал поглядывать на Салтановых.
Мать торопливо сказала Мусе:
— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь.
Салтанов спросил:
— Комиссия состоится?
Так как вопрос не был обращен прямо к Мусе, она не нашла нужным на него ответить и с отрешенным видом перелистывала свои бумаги. Маленькая женщина беспомощно развела руками.
— И этого не могла узнать? — спросил сын.
Он наклонился к Мусе и, опершись рукой на стол, стал ей тихо что-то говорить. Но Муся («Крепкий орешек», — одобрительно подумал Александр Семенович) перебила его громким птичьим голоском:
— Что вы тут шепчетесь, гражданин? Вам на какой час назначено?
— А я не шепчусь, — сказал Салтанов, — это просто моя манера разговаривать с хорошенькими девушками.
— Толик! — с укоризненным восхищением воскликнула мамаша.
— В самом деле, — сказал Анатолий, — нельзя, чтоб работа делала наших девушек такими грубыми. Это бесчеловечно.