— Нет, надо же, — протянула Муся. Таким голосом она разговаривала по телефону.
Александр Семенович встал из-за стола и прошел через приемную, ни на кого не глядя, коротко сообщив Мусе:
— Я у Варламовой.
У Анны Васильевны еще шел прием. Она сидела, привалившись грудью к столу, кутая плечи серым платком, и слушала крикливую жилистую старуху:
— Поверьте, исключительно вхожу в положение. Люди молодые, ребеночек у них, а мне много ли надо? Опять же лишний рублик за комнату не платить, тоже на полу не валяется.
Анна Васильевна махнула карандашом. С кончика стула привстал молодой человек. Рядом сидела его жена с младенцем, завернутым в розовое одеяльце. Она шепотом подсказывала мужу:
— Про кухню скажи…
— Убедительно прошу вашего разрешения сменяться нам с гражданкой Валдаевой. Очень тесно у нас. Ни встать, ни сесть. Кухня по коридору далеко, пока добежишь — дитя искричится…
Он оглянулся на жену. Она шепнула:
— Про дверь…
— Опять же дверь наша как раз напротив общей входной двери. Как хлопнет — так ребенок просыпается.
— А мне ничего, — вставила сменщица, — у меня одно ухо глухо, а другое недослышит.
— Разница площади в пять метров? — спросила Анна Васильевна.
— Пять, пять, — заторопилась старуха, — комната квадратненькая, как столик.
— Ну, все, — отпустила посетителей Анна Васильевна, — ответ получите послезавтра.
Молодые люди вышли молчаливые, настороженные. Старуха без умолку лопотала:
— Разрешат, как это не разрешить… Да я тогда до самого Рогачева дойду…
«Отказать», — размашисто написала Анна Васильевна.
— Не боишься Рогачева? — усмехнулся Александр Семенович. — И молодых не жалеешь?
— Жалею я их, потому и отказываю. Во-первых, они все свои сбережения за эти пять метров старухе отдадут. Это же ясней ясного. А у старухи сын хулиган, рецидивист. Ей от этих денег пользы не будет. Во-вторых, молодым самое большее год потерпеть — они в полуподвале живут, их в первую очередь в новые дома переселять будут. А перейдут они на старухины восемнадцать метров, им еще долго придется там жить.
— Не поймут они твоих соображений.
— День погорюют, потом благодарить будут.
— Все-то ты наперед знаешь, Анна Васильевна.
— Не говори. Самой противно.
Стала собираться комиссия. Отдуваясь, вошел тучный Воронов. Крупный хозяйственник, человек твердый и решительный. Пришли придирчивый, недоверчивый Костюк, мастер цеха часового завода, и молодой доцент университета Колесников.
Женщина-врач Лукьянова долго возилась, стягивая надетую на белый халат шубу. Александр Семенович помог ей раздеться.
— Ну что вы, спасибо, я сама, — смущенно бормотала она.
— Пусть поухаживает, ему это полезно, — засмеялся Воронов, и горькая тоска охватила Александра Семеновича.
Ничего Воронов о его жизни не знал и не придал, конечно, своим словам никакого значения, но Александр Семенович вдруг явственно вспомнил жену, запах ее духов, усиленный морозом, тепло ее рук под шубкой. Он любил снимать с нее пальто, когда она приходила с работы, из гостей, из магазина. Снимать пальто и спрашивать: «Больше ты никуда не уйдешь?»
Лукьянова села к столу, положив перед собой грубоватые от частого мытья руки.
— Опять грипп, — сказала она, — сегодня с утра десять вызовов, и все грипп.
— Я с вами рядом не сяду, — заявил Воронов, — еще заразите меня.
— От врачей не заражаются.
— Ну, тогда сяду. Вот, кстати, доктор, что я хотел у вас спросить: какое это явление — ложусь спать и вроде быстро засыпаю, а потом как от толчка просыпаюсь и сна ни в одном глазу.
— Есть надо поменьше, — мрачно сказал Костюк.
Лукьянова вздохнула:
— Так трудно сказать. Приходите ко мне в поликлинику, посмотрим вас, давление проверим.
Воронов был разочарован:
— Ну вот, там вы потребуете анализ крови, того… сего…
— А как вы думали? И того и сего.
Пришел последний запоздавший член комиссии — молодая работница кондитерской фабрики Вера Селина. Она скромно пристроилась у самого краешка стола.
Прибежала Муся с делами, намеченными к разбору. Папка с фамилией Салтановых лежала сверху.
«И тут успел», — опять с неприязнью подумал Александр Семенович. Никогда еще у него не было такого чувства раздвоения. Это его раздражало.
Анна Васильевна привычно пригладила ладонями волосы и постучала карандашом по столу.
— Начнем, товарищи?
И, едва стало тихо, заговорила. Александр Семенович всегда удивлялся ее памяти. Едва перелистывая бумаги, она изложила дело Салтановых коротко и беспристрастно.